Дом - [2]
Застыв от первого в жизни потрясения красотой, мы не решались насобирать букет и стояли с открытыми ртами. «Подарок нам все!.. Значит, они ездили сюда заранее, и вот теперь решили нас одарить! А что, если у меня в жизни это будет самый щедрый подарок? Надо запомнить на всю жизнь эти маки». Примерно так я думала тогда.
И вот прошло больше двадцати лет, и все подарки уже можно сравнить с тем склоном под синим майским небом. Огромные букеты роз и тюльпанов завяли, конфеты съедены, книги прочитаны и раздарены, платья стали немодными. Десяток колец упал в море. Так что, дорогие мои, не меняйте доллары в праздничное утро, чтобы купить любимому человеку утюг или кофеварку. Подарите ему Труханов остров или весь Днепр, цветущее миндальное дерево в Коктебеле со всеми пчелами на нем в придачу, майский куст сирени или небольшой залив под Орджоникидзе. Подарите Миргород и левый берег Диканьки.
Если подарок придется по сердцу имениннику, то он запомнит его навсегда. И тогда время и все законы физики будут не властны над подарком.
2002 год
Дом
Город менялся. Старые двухэтажки с длинными мансардами, увитыми виноградом и дикими розами, исчезали. На их месте вырастали пятиэтажные близнецы. Не сказать, что уродливые, а просто — никакие.
Но эту улицу около самого моря еще не разрушили. Дом, о котором я хочу вам рассказать, был самым обычным: невысокий, без мансард и балконов, пройдешь мимо и не заметишь. Крашеный зеленый забор с маленькой калиткой, побеленные стены, черепичная крыша. На улице, сбегавшей с горы к морю, дом не выделялся ничем.
На улицу выходило только одно окно, а вот во двор — сразу пять окон. Солнце, встающее из-за мыса, проникало сквозь плотные занавески ровно в минуту восхода.
Если мой читатель не великий ханжа и заглянет в одно из окон, он увидит полированный стол с большой фаянсовой вазой посередине. В вазе — букет сухих цветов. На стуле стопки журналов и непонятные маленькие коробочки до потолка. Если приглядеться еще лучше, приплюснув нос к стеклу, то на стене вы увидите хорошую копию Айвазовского и большую фотографию начала века. На ней бравый офицер с саблей на боку прячет добродушную улыбку в густых подкрученных усах, рядом на стуле сидит сестра милосердия. Кем эта пара приходится хозяевам дома и что скрывается за остальными окнами, я не буду рассказывать
Зимними ночами штормящее море с грохотом и ревом накатывалось почти на сам дом. Но дым из печной трубы так мирно струился в небо, а молодой месяц с такой нежной усмешкой заглядывал в окна дома, что море скоро успокаивалось.
Весною же сад, в котором вы едва насчитаете две-три дюжины деревьев, утопал в кипенно-белом цветении вишни, лимонно-желтом — кизила, розовом — персика. С февраля по май цвели здесь кусты смородины, сакура, яблони, абрикос.
А каких только цветов не видывала я в этом саду! В феврале, когда весь город пронизывал ледяной норд-ост, в саду уже качались длинные жемчужины подснежников. Чуть позже фиалки, тюльпаны и нарциссы всех сортов и оттенков, гиацинты и ландыши сменяли друг друга, как часовые.
В мае двор заполняла сирень — белая, махровая, персидская и самая обычная. Осенью ее вырубали, прореживали и выкапывали, но каждую весну сирень опять пускала десятки крепких побегов.
В июне двор алел сперва маками, которые в два-три дня осыпались, и тревожно болело сердце от этих огромных кроваво-красных лепестков, усыпавших все дорожки в саду. Затем распускались пионы. Решив однажды принести их домой, я всю ночь не могла заснуть: тяжелые лепестки громко ударялись о стол и к утру огромный букет полностью осыпался. Даже цветы не любили покидать тот дом.
К середине июня розовый куст в самом центре сада, около колодца, в одно утро оказывался уже не голым, ядовито-зеленым, а со стрелами тонких бутонов нежно-розового цвета. Розы н осыпались, но занозы от шипов оставались в пальцах надолго. Наверно, десяток букетов этих роз, укутанных в веточки ромашки, каждый год я уносила из сада. Необычный букет — благородные длинные стебли роз и простенькая ромашка заставляли оборачиваться прохожих. Цветы без жалости срезали для гостей, но от этого их ничуть не становилось меньше.
В августе, когда город плавился от тропической жары, во дворе дома было прохладно: виноград струился крепкой лозой высоко над головами по невидимым прутьям беседки.
В конце октября старый орех усыпал двор дома таким густым слоем листьев, что их приходилось собирать каждый день во множество ведер и корзин. А если хозяйка не успевала это сделать, то утром ноги утопали в шуршащих сугробах цвета старого золота.
Семь лет я не была в родном городе и не видела этот дом. Но все семь лет я жила мыслью, что где-то там, на краю земли, есть дом, в котором сердце мое успокоится и забудет все унижения, обиды, всю грязь чужих городов, все одиночество суетной жизни среди чужих людей.
Приехав в город под вечер, я спокойно рассматривала город с холма, как хозяин осматривает свое огромное владение, в котором ничего не может измениться. И действительно, дуга залива ни на метр не расширилась и не сузилась в мое отсутствие. Вечернее море с оранжевыми дорожками от заходящего за Лысой горой солнца нисколько не поблекло без меня. Генуэзские стены и тысячи домов были те же.
