Дом с привидениями - [16]

Я перешел дорогу и, набравшись храбрости, толкнул дверь магазина.

Тикали в углу большие стенные часы. Пахло кислотой. За деревянным барьерчиком, прижатый к стене, стоял тяжелый несгораемый шкаф.

Седой ювелир сидел сгорбившись и разглядывал в лупу круглую браслетку с темно-зеленым камнем. Когда я подошел к деревянному барьерчику, ювелир поднял голову и глянул на меня.

– Вы… покупаете серебро? – спросил я тихо.

Ювелир вынул из глаза трубку с лупой, положил ее на стол и сказал:

– Ну, допустим, покупаю… А что?

– Вот, хочу продать… – сказал я и, чуть не разорвав карман, вытащил оттуда ложки. Я положил их рядышком на деревянный барьерчик.

Ювелир быстро сгреб их к себе и стал просматривать на каждой пробу. Потом, глядя мне в лицо, он спросил подозрительно:

– Чьи ложки? Небось ворованные?

– Мои, – ответил я совсем тихо, чувствуя, как лицо заливает кровь. И добавил: – Мне мама велела их продать. Она больна.

– Мама велела? – переспросил ювелир. – Значит, ложки не твои, а мамины?

Я кивнул головой.

– Где вы живете?

– На Заречье, – соврал я.

– Адрес?

– В Старой усадьбе… Возле церкви…

– Над скалой?

– Ага…

– Твоя фамилия?

– Маремуха! – выпалил я и съежился, думая, что ювелир сейчас же схватит меня за шиворот и позовет милиционера.

Но старик, записав фамилию на крышке папиросного коробка, спросил сухо:

– Сколько?

– А сколько дадите?

– Твой товар – твоя цена! – строго сказал ювелир и поглядел в окно.

Я понатужился и сказал как можно тверже:

– Шесть рублей!

– Много! – ответил ювелир, вставая. – Четыре!

– Ну давайте четыре!

Ювелир, не глядя, открыл ящик стола, вынул оттуда желтый кожаный бумажник и, отсчитав деньги, положил их на барьерчик. Я схватил эти четыре мятые бумажки и, сжав их в кулаке, выбежал на улицу.

Я шел домой мимо поросших зеленью палисадников, опустив голову, стараясь не глядеть в лицо случайным прохожим.

Было жарко.

Лицо горело от стыда.

Лишь за один квартал до совпартшколы я, разжав кулак и расправив смятые влажные бумажки, сунул их в карман.

– Василь! Подожди! – закричал кто-то издали.

Я обернулся. Снизу по Житомирской бежал Маремуха. Он приблизился, и я увидел, что лоб его блестит от пота.

– Фу, заморился! – сказал Петька, пожимая мне руку. – Целое утро полол кукурузу, аж четыре грядки выполол, а теперь тато пустил меня погулять… Где ты пропадаешь, Васька, почему не заходишь?

– Да времени не было!

– Кто стрелял, ты знаешь?

– А откуда я знаю кто? Может, жулики с Подзамче в сад залезли за крыжовником.

– Ну ты брось! – важно сказал Маремуха. – Какой дурак ночью за крыжовником полезет? Разве его ночью нарвешь? Яблоки – это другое дело.

Я промолчал и ничего не ответил Петьке. Проклятые ложки не давали мне покоя. А вдруг тетка уже заметила пропажу и станет допытываться о них при Петьке? Идти вдвоем к нам во флигель мне не хотелось.

– Пойдем к тебе в сад, Василь? – попросил Петька. Видимо, ему хотелось отведать крыжовника.

– Давай лучше в другое время. Там Корыбко теперь шатается. Сходим лучше выкупаемся.

– А куда?

– В Райскую брамку.

– Это далеко! – заныл Маремуха. – Жарко сейчас.

– Ничего, пойдем через кладбище. Там холодок! – решил я и двинулся возле ограды совпартшколы по направлению к Райской брамке.

Петька Маремуха нехотя поплелся за мной.

Купанье немного развеселило меня, и я совсем забыл о деньгах, которые лежали в кармане. Только расставшись с Петькой и подходя к нашему флигелю, я снова вспомнил о ложках, и мне стало не по себе: «Лишь бы не заметили! Лишь бы не заметили!» – думал я, проходя полутемным коридором в квартиру родных.

За дверью послышался голос тетки.

Я вошел в комнату и увидел за столом отца. Он обедал, а тетка доставала с полки пустую кастрюлю.

Я безо всякой охоты сел за стол напротив отца.

– Мне сегодня нагоняй за тебя был, – сказал отец.

– Какой нагоняй? – спросил я, насторожившись.

– Полевой все меня расспрашивал о тебе.

– Полевой?

– Ну да. Ты ему, видно, понравился. Все интересовался: где, говорит, учился, куда думает дальше? Я ему рассказал все, а он тогда: «Что ж, пора, говорит, парню в комсомол вступать. Ты, говорит, Манджура, коммунист, передовой человек, а парень у тебя баклуши бьет. Пусть, говорит, посещает нашу комсомольскую ячейку… Нагрузочку ему дадим». Понятно?

Тетка подвинула ко мне тарелку супа с клецками.

– Понятно, Василь? – переспросил отец.

Мне было очень стыдно в эту минуту. Зачем я забрал эти ложки? Отец еще не знал об их пропаже, но ведь каждую минуту он мог узнать о ней.

Я не выдержал его взгляда и, опустив глаза, помешивая ложкой горячий суп, чуть слышно сказал:

– Понятно!

ДОЖДЬ ПРОШЕЛ

Вот уже много месяцев я не мог спокойно видеть тех ребят, которые носили на груди темно-красные кимовские значки. Как завидовал я им!

Не раз, когда комсомольцы ячейки печатников строем проходили из Старого города в свой клуб на Житомирской, я останавливался и подолгу смотрел им вслед.

Я мечтал: поступлю осенью на рабфак, буду посещать комсомольскую ячейку, а погодя и заявление подам. Мне и в голову не приходило, что я смогу вступить в комсомол здесь же, в совпартшколе. Думал: я для курсантов чужой, простой квартирант, а вот сейчас оказалось – совсем нет.