Дом последнего дня - [21]
– А что я в вашей квартире на шестом этаже делать буду, сидеть на тахте целыми днями, как инвалидка? Человек, пока жив, должен трудиться, да и хозяйство куда я дену, в город с собой заберу?
Сын, недовольно ругаясь, садился в машину и уезжал обратно в город, а Тамро оставалась одна. Старость подкралась незаметно, стали болеть суставы, дрожать колени… Силы были уже не те, и все труднее было старой женщине одной поддерживать хозяйство. Уже в конце века деревня за одну зиму ослепла и оглохла. Отключили электричество, а вместе с ним исчезло радио и телевещание: будто мир был отброшен на столетие назад. Вечерами в домах зажигались свечи и керосиновые лампы. Опять потекли друг за другом одинокие, тоскливые дни и ночи.
Однажды, перебирая у себя на чердаке старые вещи, Тамро неожиданно обнаружила давно забытый и заброшенный патефон. Музыкальный ящик, уцелевший каким-то чудом, явился будто из другого мира. Тамро осторожно достала его, стряхнув пыль, почистив шероховатую поверхность, поставила старую пластинку и завела механизм рукой. Патефон заиграл, и мелодия старинного романса начала заполнять и обогревать застывшие от зимнего холода и одиночества стены старого дома. С тех пор Тамро и музыкальный ящик зажили вместе как закадычные друзья, один без другого никак не мог: патефон без Тамро не заводился, а как только он замолкал, в старом доме жизнь застывала и время замерзало.
В то утро Тамро как обычно встала рано. Нало было подоить корову и вывести за ограду, чтобы пастух по деревенской улочке вместе со стадом отогнал ее на пастбище. Она взяла ведро, открыла на улицу дверь да так и застыла на пороге: даже в предрассветной темноте было видно, как стоящая перед домом старая вишня расцвела и ее корявые ветви все покрылись белыми благоухающими соцветиями. Вскоре вся деревня собралась посмотреть на это чудо.
– Господи, помилуй, не уж-то она и в самом деле все чувствует? Иной человек ничего не понимает, а эта все слышит и знает! Остальные жители деревни тоже чуть ли не со страхом глазели на расцветающую старую вишню.
На Гоги теперь все смотрели со смешанным чувством страха и уважения.
– Вот тебе и дурачок, – кивали головами местные старожилы.
– Он ведь на художника учился, а художники – народ такой, даже под землей, что шевелится, и то чувствуют.
– Ну и ну, – удивлялись бабы и при виде дурачка молча крестились.
Только самого Гоги все это мало радовало, и с каждым днем он становился все печальнее.
– Счастливый ты человек, бог тебя таким даром наградил, – с завистью обращались к нему некоторые соседи, – ты словно Адам в раю.
– Если бы…, – вздыхал Гоги. – Я несчастнейший из людей. Скажите, как же мне дальше жить с этим? Как можно человеку любить растение словно женщину? Да и необычно все это, вдруг я сам перестану быть человеком и превращусь в растение? Чем больше проходит времени, все меньше во мне остается желания общаться с людьми. Ведь ненормально все это, боюсь я…
А спустя несколько дней растущий в поле дикий виноградник стал засыхать. Сколько с ним ни возились, ничего не помогло. Лоза засохла за сутки, ее широкие зеленые листья вмиг пожелтели. Все ожидали, что Гоги от отчаяния впадет в буйство, и даже веревку приготовили, чтобы его связать и утихомирить, но тот повел себя еще более странно:
– Это мой страх сгубил ее, – с горечью вздыхал он, – боялся я, вдруг перестану быть человеком и превращусь в одно из тех растений, что растут в поле. Что ж, теперь я опять стал нормальным человеком, вот только, – не договорив, Гоги обреченно махнул рукой и молча ушел.
А на следующий день он откуда-то притащил акварель и широкие белые листья.
– Что ты собираешься делать, Гоги? – спрашивали удивленные соседи.
– Буду рисовать смерть, – спокойным голосом отвечал он.
– А где ты ее видишь, эту смерть?
– Вот она, – парень кистью показал на засохший виноградник.
– А зачем ты ее рисуешь?
– Хочу понять, что это такое.
– И что?
– Не знаю, трудно мне разобраться, вот допишу эту картину и все узнаю.
Но работа не ладилась, и Гоги рвал крепкие белые листы на мелкие части, а потом он устроился сторожем на кладбище, вернее, сам себя устроил на это место, так как в бухгалтерии сельсовета такой должности не значилось. С тех пор он с похвальным старанием стал убирать могилы, чистить каменные плиты и прокладывать дорожки меж заросших травой могильных холмов. Он завел у себя «книгу мертвых», где аккуратно были перечислены все обитатели кладбища, и рядом с каждым именем – короткая история жизни и смерти его обладателя. В деревне новым чудачествам дурачка только дивились. Одни крутили возле виска указательным пальцем и отпускали в его адрес недвусмысленные шутки, другие при упоминании его имени только крестились, то ли опасаясь, то ли жалея свихнувшегося парня.
История четвертая. Дом последнего дня
Он появился в деревне неожиданно одним зимним утром, высокий, статный, с окладистой рыжей бородой, в протертом камуфляже черного цвета и с автоматом калашникова на боку. Он шел по деревне и таращился вокруг своим единственным глазом, при этом дружелюбно улыбаясь ошалевшим при его виде крестьянам. Невозможно было его не узнать: враги называли этого человека одноглазым монстром; друзья – черным ангелом; сам он скромно называл себя воином Аллаха. Каждый переход его отряда через границу вызывал новый всплеск только что затихнувшей кровавой войны по ту сторону кавказского хребта. Местные жители хорошо знали этого полевого командира, путь к границе проходил через их село, и когда отряд из нескольких сотен вооруженных бородачей шел по их улицам, то вокруг все замирало. Деревенские жители укрывались в своих домах, закрывая все окна и ставни, и даже собаки, тихо рыча, прятались по своим будкам, будто понимая, что с этими людьми шутки плохи. Отряд быстро проходил через село, а через сутки-двое горы оживали, слышался гул взрывов и нескончаемая артиллерийская канонада. Одноглазый командир всегда шел впереди отряда, и его легко можно было узнать по черному одеянию и легкой походке, свойственной более дикому зверю, чем человеку. После стало известно, что во время последнего похода отряд его попал в засаду русских и пал весь до последнего воина. Сам командир, прорвав кольцо окружения, двинулся в сторону Грузии, но тяжело раненный, по дороге истек кровью, не дойдя до спасительной границы всего нескольких километров. Его обезображенный труп показывали по всем российским каналам, даже какой-то важный чин в Москве за это дело лично от Президента России орден получил. Правда, вследствие отсутствия электричества в деревне телевизор давно уже никто не смотрел, но слухи доходили: сарафанное радио в тех краях работает исправно.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Это книга о двух путешествиях сразу. В пространстве: полтысячи километров пешком по горам Италии. Такой Италии, о существовании которой не всегда подозревают и сами итальянцы. И во времени: прогулка по двум последним векам итальянской истории в поисках событий, которые часто теряются за сухими строчками учебников. Но каждое из которых при ближайшем рассмотрении похоже на маленький невымышленный трагический или комический роман с отважными героями, коварными злодеями, таинственными загадками и непредсказуемыми поворотами сюжета.
Что может быть хуже, чем быть 39-летней одинокой женщиной? Это быть 39-летней РАЗВЕДЕННОЙ женщиной… Настоящая фанатка постоянного личного роста, рассчитывающая всегда только на себя, Дейзи Доули… разводится! Брак, который был спасением от тоски любовных переживаний, от контактов с надоевшими друзьями-неудачниками, от одиноких субботних ночей, внезапно лопнул. Добро пожаловать, Дейзи, в Мир ожидания и обретения новой любви! Книга Анны Пастернак — блистательное продолжение популярнейших «Дневник Бриджит Джонс» и «Секс в большом городе».
Знакомьтесь, Рик Гутьеррес по прозвищу Кошачий король. У него есть свой канал на youtube, где он выкладывает смешные видео с котиками. В день шестнадцатилетия Рика бросает девушка, и он вдруг понимает, что в реальной жизни он вовсе не король, а самый обыкновенный парень, который не любит покидать свою комнату и обожает сериалы и видеоигры. Рик решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и записывается на уроки сальсы. Где встречает очаровательную пуэрториканку Ану и влюбляется по уши. Рик приглашает ее отправиться на Кубу, чтобы поучиться танцевать сальсу и поучаствовать в конкурсе.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.