Дом о семи шпилях - [72]
| Когда незнакомец вошел в лавочку, в которой было темно из-за нависающего над ней второго этажа и густых листьев вяза, а также расставленных на окне товаров, он улыбнулся так ослепительно, как будто всеми силами старался разогнать мрак. | |
| On perceiving a young rosebud of a girl, instead of the gaunt presence of the old maid, a look of surprise was manifest. He at first knit his brows; then smiled with more unctuous benignity than ever. | Увидев молодую цветущую девушку вместо худощавой старой девы, он, видимо, был удивлен и сперва сдвинул брови, но потом улыбнулся еще лучезарнее, чем когда-либо. |
| "Ah, I see how it is!" said he, in a deep voice, a voice which had it come from the throat of an uncultivated man, would have been gruff, but by dint of careful training, was now sufficiently agreeable, | - Ах, вот оно как! - протянул он. |
| "I was not aware that Miss Hepzibah Pyncheon had commenced business under such favorable auspices. You are her assistant, I suppose?" | - Вы, я полагаю, помощница мисс Гепзибы Пинчон? |
| "I certainly am," answered Phoebe, and added, with a little air of ladylike assumption (for civil as the gentleman was, he evidently took her to be a young person serving for wages), "I am a cousin of Miss Hepzibah, on a visit to her." | - Да, - ответила Фиби и прибавила с достоинством (потому как джентльмен при всей своей учтивости, очевидно, счел, что она работает здесь за жалованье): - Я кузина мисс Гепзибы и приехала к ней в гости. |
| "Her cousin? and from the country? | - Кузина? Не из деревни ли? |
| Pray pardon me, then," said the gentleman, bowing and smiling as Phoebe never had been bowed to nor smiled on before; "in that case, we must be better acquainted; for, unless I am sadly mistaken, you are my own little kinswoman likewise! | Тогда извините меня, - сказал джентльмен, кланяясь и улыбаясь, как никогда еще никто не кланялся и не улыбался Фиби. - В таком случае мы должны познакомиться ближе, потому что, если только я не ошибаюсь самым печальным образом, вы также и моя родственница! |
| Let me see-Mary?-Dolly?-Phoebe?-yes, Phoebe is the name! | Позвольте... Мэри?.. Долли?.. Фиби... да, именно Фиби! |
| Is it possible that you are Phoebe Pyncheon, only child of my dear cousin and classmate, Arthur? | Возможно ли, что вы - Фиби Пинчон, единственное дитя моего милого кузена Артура? |
| Ah, I see your father now, about your mouth. | О, да! Я вижу по вашим губкам, что он был вашим отцом. |
| Yes, yes! we must be better acquainted! | Да-да! Мы должны познакомиться поближе! |
| I am your kinsman, my dear. | Я ваш родственник, моя милая. |
| Surely you must have heard of Judge Pyncheon?" | Вы, верно, слышали о судье Пинчоне? |
| As Phoebe curtsied in reply, the judge bent forward, with the pardonable and even praiseworthy purpose-considering the nearness of blood, and the difference of age-of bestowing on his young relative a kiss of acknowledged kindred and natural affection. | Когда Фиби присела в ответ на его вопрос, судья наклонился вперед с простительным и даже похвальным намерением - если принять во внимание близость родства и разницу в возрасте -поцеловать свою молодую кузину. |
| Unfortunately (without design, or only with such instinctive design as gives no account of itself to the intellect), Phoebe, just as the critical moment, drew back; so that her highly respectable kinsman, with his body bent over the counter, and his lips protruded, was betrayed into the rather absurd predicament of kissing the empty air. It was a modern parallel to the case of Ixion embracing a cloud, and was so much the more ridiculous, as the judge prided himself on eschewing all airy matter, and never mistaking a shadow for a substance. The truth was-and it is Phoebe's only excuse-that although Judge Pyncheon's glowing benignity might not be absolutely unpleasant to the feminine beholder, with the width of a street, or even an ordinary-sized room, interposed between, yet it became quite too intense, when this dark, full-fed physiognomy (so roughly bearded, too, that no razor could ever make it smooth) sought to bring itself into actual contact with the object of its regards. The man, the sex, somehow or other, was entirely too prominent in the judge's demonstrations of that sort. | К несчастью (непреднамеренно или же просто инстинктивно), Фиби в эту критическую минуту отступила назад, так что ее достопочтенный родственник со своим наклоненным над конторкой туловищем и вытянутыми губами очутился в странном положении человека, целующего воздух. |
| Phoebe's eyes sank, and without knowing why, she felt herself blushing deeply under his look. Yet she had been kissed before, and without any particular squeamishness, by perhaps half a dozen different cousins, younger as well as older, than this dark-browed, grisly-bearded, white-neckclothed, and unctuously-benevolent judge! | Фиби опустила глаза и, не зная почему, почувствовала, что она краснеет от его взгляда, хотя прежде она легко переносила поцелуи полудюжины кузенов, из которых одни были моложе, а другие даже старше этого чернобрового, седобородого, щеголеватого и благосклонного судьи! |
Книгу под названием «Книга чудес» написал Натаниель Готорн – один из первых и наиболее общепризнанных мастеров американской литературы (1804–1864). Это не сборник, а единое произведение, принадлежащее к рангу всемирно известных классических сочинений для детей. В нем Н. Готорн переложил на свой лад мифы античной Греции. Эту книгу с одинаковым увлечением читают в Америке, где она появилась впервые, и в Европе. Читают, как одну из оригинальнейших и своеобразных книг.
Писатель Натаниель Готорн вместе с Эдгаром По и Вашингтоном Ирвингом по праву считается одним из создателей американской романтической новеллы. Главным объектом своих новелл Готорн считал не внешние события и реалии, а сердце и душу человека, где Добро и Зло ведут непрерывную борьбу.
Взаимосвязь прошлого и настоящего, взаимопроникновение реальности и фантастики, романтический пафос и подробное бытописательство, сатирический гротеск образуют идейно-художественное своеобразие романа Натаниеля Готорна «Алая буква».
История литературы причисляет Н. Готорна, наряду с В. Ирвингом и Э. По, к родоначальникам американской новеллы. В сборнике представлены девять рассказов, классических образцов романтической прозы, причем семь из них до сих пор были незнакомы русскому читателю.
Натаниель Готорн — классик американской литературы. Его произведения отличает тесная взаимосвязь прошлого и настоящего, реальности и фантастики. По признанию критиков, Готорн имеет много общего с Эдгаром По.«Дом с семью шпилями» — один из самых известных романов писателя. Старый полковник Пинчон, прибывший в Новую Англию вместе с первыми поселенцами, несправедливо обвиняет плотника Моула, чтобы заполучить его землю. Моула ведут на эшафот, но перед смертью он проклинает своего убийцу. С тех пор над домом полковника тяготеет проклятие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Над Неманом» выдающейся польской писательницы Элизы Ожешко (1841–1910) — великолепный гимн труду. Он весь пронизан глубокой мыслью, что самые лучшие человеческие качества — любовь, дружба, умение понимать и беречь природу, любить родину — даны только людям труда. Глубокая вера писательницы в благотворное влияние человеческого труда подчеркивается и судьбами героев романа. Выросшая в помещичьем доме Юстына Ожельская отказывается от брака по расчету и уходит к любимому — в мужицкую хату. Ее тетка Марта, которая много лет назад не нашла в себе подобной решимости, горько сожалеет в старости о своей ошибке…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цикл «Маленькие рассказы» был опубликован в 1946 г. в книге «Басни и маленькие рассказы», подготовленной к изданию Мирославом Галиком (издательство Франтишека Борового). В основу книги легла папка под приведенным выше названием, в которой находились газетные вырезки и рукописи. Папка эта была найдена в личном архиве писателя. Нетрудно заметить, что в этих рассказах-миниатюрах Чапек поднимает многие серьезные, злободневные вопросы, волновавшие чешскую общественность во второй половине 30-х годов, накануне фашистской оккупации Чехословакии.
Настоящий том «Библиотеки литературы США» посвящен творчеству Стивена Крейна (1871–1900) и Фрэнка Норриса (1871–1902), писавших на рубеже XIX и XX веков. Проложив в американской прозе путь натурализму, они остались в истории литературы США крупнейшими представителями этого направления. Стивен Крейн представлен романом «Алый знак доблести» (1895), Фрэнк Норрис — романом «Спрут» (1901).
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.