Дом о семи шпилях - [70]
| - Да, нашей лавочки, - подтвердила Г епзиба, и какое-то природное достоинство, смешанное с глубоким волнением, отразилось в ее лице. | |
| "For you must know, dearest Clifford, that we are very poor. | - Надо вам знать, милый Клиффорд, что мы очень бедны. |
| And there was no other resource, but either to accept assistance from a hand that I would push aside (and so would you!) were it to offer bread when we were dying for it-no help, save from him, or else to earn our subsistence with my own hands! | Нам не оставалось другого средства к существованию, кроме как принять помощь от руки, которую я оттолкнула бы (так же, как и вы!), даже если бы умирала с голоду. Я должна была или принять от него помощь, или зарабатывать на хлеб собственным трудом! |
| Alone, I might have been content to starve. But you were to be given back to me! | Одна я могла бы голодать, но мне обещали отдать вас! |
| Do you think then, dear Clifford," added she, with a wretched smile, "that I have brought an irretrievable disgrace on the old house, by opening a little shop in the front gable? | Неужели после этого, милый Клиффорд, -прибавила она с жалобной улыбкой, - вы можете думать, что я опозорила наш старый дом, открыв в нем лавочку? |
| Our great-great-grandfather did the same, when there was far less need! | Наш прапрадед сделал то же самое, несмотря на то, что нуждался гораздо меньше нас! |
| Are you ashamed of me?" | Неужели вы станете стыдиться меня? |
| "Shame! | - Стыд! |
| Disgrace! | Позор! |
| Do you speak these words to me, Hepzibah?" said Clifford, not angrily, however; for when a man's spirit has been thoroughly crushed, he may be peevish at small offences, but never resentful of great ones. So he spoke with only a grieved emotion. "It was not kind to say so, Hepzibah! What shame can befall me, now?" | И ты говоришь мне эти слова, Гепзиба? - сказал Клиффорд, поникнув головой, и добавил с грустью: - Какой стыд могу я теперь испытывать? |
| And then the unnerved man-he that had been born for enjoyment, but had met a doom so very wretched-burst into a woman's passion of tears. | И бедный человек, рожденный для наслаждения, но встретивший такую жалкую участь, в припадке нервного расстройства разрыдался, как женщина. |
| It was but of brief continuance, however; soon leaving him in a quiescent, and, to judge by his countenance, not an uncomfortable state. | Впрочем, слезы лились недолго, он успокоился и, судя по его лицу, даже повеселел. |
| From this mood, too, he partially rallied for an instant, and looked at Hepzibah with a smile, the keen half-derisory purport of which was a puzzle to her. | Это чувство также длилось всего минуту и сменилось другим. Он посмотрел на Гепзибу с некоторой иронией, причина которой осталась для нее загадкой. |
| "Are we so very poor, Hepzibah?" said he. | - Неужели мы так бедны, Гепзиба? |
| Finally, his chair being deep and softly cushioned, Clifford fell asleep. | Кресло, в котором он сидел, было глубоким и мягким, и он почти в ту же минуту погрузился в сон. |
| Hearing the more regular rise and fall of his breath (which however, even then, instead of being strong and full, had a feeble kind of tremor, corresponding with the lack of vigor in his character)-hearing these tokens of settled slumber, Hepzibah seized the opportunity to peruse his face more attentively than she had yet dared to do. | Вслушиваясь в его довольно правильное дыхание (которое, впрочем, было похоже на какой-то слабый трепет, соответствовавший недостатку силы в его характере), Гепзиба воспользовалась этой минутой, чтобы рассмотреть его лицо, чего она до сих пор не осмеливалась сделать. |
| Her heart melted away in tears; her profoundest spirit sent forth a moaning voice, low, gentle, but inexpressibly sad. | Ее сердечная боль теперь излилась слезами, глубокая грусть выразилась в стоне, тихом и кротком, но невыразимо печальном. |
| In this depth of grief and pity, she felt that there was no irreverence in gazing at his altered, aged, ruined face. | Под влиянием этого глубокого горя и сострадания она почувствовала, что нет ничего непочтительного в том, чтобы посмотреть на его изменившееся, постаревшее, бледное лицо. |
| But no sooner was she a little relieved than her conscience smote her for gazing curiously at him, now that he was so changed; and, turning hastily away, Hepzibah let down the curtain over the sunny window and left Clifford to slumber there. | Но едва она устремила на него внимательный взгляд, как совесть начала упрекать ее в том, что она рассматривает это лицо с любопытством теперь, когда оно так переменилось. Поспешно отвернувшись, Гепзиба опустила штору на окне и села к Клиффорду спиной. |
| Chapter Eight. | Глава VIII |
| The Pyncheon of Today | Современный Пинчон |
| Phoebe on entering the shop, beheld there the already familiar face of the little devourer-if we can reckon his mighty deeds aright-of Jim Crow, the elephant, the camel, the dromedaries, and the locomotive. | Фиби, войдя в лавочку, увидела там знакомое уже ей лицо маленького истребителя - не знаем, сможем ли мы перечислить все его жертвы -негров, слона, нескольких верблюдов и локомотива. |
| Having expended his private fortune, on the two preceding days, in the purchase of the above unheard-of luxuries, the young gentleman's present errand was on the part of his mother, in quest of three eggs and half a pound of raisins. |
Книгу под названием «Книга чудес» написал Натаниель Готорн – один из первых и наиболее общепризнанных мастеров американской литературы (1804–1864). Это не сборник, а единое произведение, принадлежащее к рангу всемирно известных классических сочинений для детей. В нем Н. Готорн переложил на свой лад мифы античной Греции. Эту книгу с одинаковым увлечением читают в Америке, где она появилась впервые, и в Европе. Читают, как одну из оригинальнейших и своеобразных книг.
Писатель Натаниель Готорн вместе с Эдгаром По и Вашингтоном Ирвингом по праву считается одним из создателей американской романтической новеллы. Главным объектом своих новелл Готорн считал не внешние события и реалии, а сердце и душу человека, где Добро и Зло ведут непрерывную борьбу.
Взаимосвязь прошлого и настоящего, взаимопроникновение реальности и фантастики, романтический пафос и подробное бытописательство, сатирический гротеск образуют идейно-художественное своеобразие романа Натаниеля Готорна «Алая буква».
История литературы причисляет Н. Готорна, наряду с В. Ирвингом и Э. По, к родоначальникам американской новеллы. В сборнике представлены девять рассказов, классических образцов романтической прозы, причем семь из них до сих пор были незнакомы русскому читателю.
Натаниель Готорн — классик американской литературы. Его произведения отличает тесная взаимосвязь прошлого и настоящего, реальности и фантастики. По признанию критиков, Готорн имеет много общего с Эдгаром По.«Дом с семью шпилями» — один из самых известных романов писателя. Старый полковник Пинчон, прибывший в Новую Англию вместе с первыми поселенцами, несправедливо обвиняет плотника Моула, чтобы заполучить его землю. Моула ведут на эшафот, но перед смертью он проклинает своего убийцу. С тех пор над домом полковника тяготеет проклятие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цикл «Маленькие рассказы» был опубликован в 1946 г. в книге «Басни и маленькие рассказы», подготовленной к изданию Мирославом Галиком (издательство Франтишека Борового). В основу книги легла папка под приведенным выше названием, в которой находились газетные вырезки и рукописи. Папка эта была найдена в личном архиве писателя. Нетрудно заметить, что в этих рассказах-миниатюрах Чапек поднимает многие серьезные, злободневные вопросы, волновавшие чешскую общественность во второй половине 30-х годов, накануне фашистской оккупации Чехословакии.
Настоящий том «Библиотеки литературы США» посвящен творчеству Стивена Крейна (1871–1900) и Фрэнка Норриса (1871–1902), писавших на рубеже XIX и XX веков. Проложив в американской прозе путь натурализму, они остались в истории литературы США крупнейшими представителями этого направления. Стивен Крейн представлен романом «Алый знак доблести» (1895), Фрэнк Норрис — романом «Спрут» (1901).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.