Дом о семи шпилях - [64]

Немощной была его душа.
The expression of his countenance-while, notwithstanding, it had the light of reason in it-seemed to waver, and glimmer, and nearly to die away, and feebly to recover itself again.	Впрочем, в его лице все-таки светился ум - только этот свет казался таким неопределенным, таким слабым, словно в любую минуту готов был исчезнуть.
It was like a flame which we see twinkling among half-extinguished embers; we gaze at it more intently than if it were a positive blaze, gushing vividly upward-more intently, but with a certain impatience, as if it ought either to kindle itself into satisfactory splendour, or be at once extinguished.	Это было пламя, мелькающее в почти погасших головнях; мы всматриваемся в него внимательно и с некоторым нетерпением, чтобы оно или засияло ярче, или погасло совсем.
For an instant after entering the room, the guest stood still, retaining Hepzibah's hand instinctively, as a child does that of the grown person who guides it.	Войдя в комнату, гость стоял с минуту на одном месте, держась инстинктивно за руку Гепзибы, как ребенок держится за руку взрослого, который ведет его.
He saw Phoebe, however, and caught an illumination from her youthful and pleasant aspect, which, indeed, threw a cheerfulness about the parlour, like the circle of reflected brilliancy around the glass vase of flowers that was standing in the sunshine.	Он, однако же, заметил Фиби и, по-видимому, был приятно поражен ее юным и прелестным видом. Девушка в самом деле источала радость и тепло, подобно тому, как стеклянная кружка с цветами рассыпала вокруг себя солнечные блики.
He made a salutation, or, to speak nearer the truth, an ill-defined, abortive attempt at courtesy.	Он поклонился ей, или, говоря вернее, сделал неудачную попытку поклониться.
Imperfect as it was, however, it conveyed an idea, or, at least, gave a hint, of indescribable grace, such as no practiced art of external manners could have attained. It was too slight to seize upon, at the instant; yet, as recollected afterwards, seemed to transfigure the whole man.	При всей, однако же, неопределенности этого движения в нем проявилась какая-то врожденная грация, которой невозможно научиться, даже постоянно общаясь с людьми.

"Dear Clifford," said Hepzibah, in the tone with which one soothes a wayward infant, "this is our cousin Phoebe, little Phoebe Pyncheon, Arthur's only child, you know.	- Милый Клиффорд, - сказала Г епзиба тоном, каким обыкновенно обращаются к избалованным детям, - это наша кузина Фиби, маленькая Фиби Пинчон - единственная дочь Артура, как вы знаете.
She has come from the country to stay with us a while; for our old house has grown to be very lonely now."	Она приехала из деревни погостить к нам, потому что наш старый дом сделался уж слишком безлюдным.
"Phoebe?-Phoebe Pyncheon?-Phoebe?" repeated the guest with a strange, sluggish, ill-defined utterance.	- Фиби?.. Фиби Пинчон?.. Фиби? - повторял гость странным, медленным, нетвердым голосом.
"Arthur's child!	- Дочь Артура!
Ah, I forget!	Ах! Я и позабыл!
No matter! She is very welcome!"	Что ж, я очень рад!
"Come, dear Clifford, take this chair," said Hepzibah, leading him to his place.	- Садитесь здесь, милый Клиффорд, - сказала Гепзиба, подводя его к креслу.
"Pray, Phoebe, lower the curtain a very little more.	- Фиби, потрудись приподнять немножко штору.
Now let us begin breakfast."	Теперь мы будем завтракать.
The guest seated himself in the place assigned him, and looked strangely around.	Г ость сел на предназначенное для него кресло и с потерянным видом огляделся вокруг.
He was evidently trying to grapple with the present scene, and bring it home to his mind with a more satisfactory distinctness. He desired to be certain, at least, that he was here, in the low-studded, cross-beamed, oaken-panelled parlour, and not in some other spot, which had stereotyped itself into his senses.	Он, очевидно, старался понять, что ему предстоит; по крайней мере желал удостовериться, что он находится именно здесь, в низкой комнате с дубовыми стенами и потолком, пересеченным несколькими перекладинами, а не в другом месте, которое навеки запечатлелось в его памяти.
But the effort was too great to be sustained with more than a fragmentary success.	Но этот подвиг был для него так труден, что он мог преуспеть в нем лишь отчасти.
Continually, as we may express it, he faded away out of his place; or, in other words, his mind and consciousness took their departure, leaving his wasted, gray, and melancholy figure-a substantial emptiness, a material ghost-to occupy his seat at table.	Его сознание беспрестанно исчезало, оставляя за столом только истощенную, поседевшую и печальную фигуру - физический призрак.
Again, after a blank moment, there would be a flickering taper-gleam in his eyeballs. It betokened that his spiritual part had returned, and was doing its best to kindle the heart's household fire, and light up intellectual lamps in the dark and ruinous mansion, where it was doomed to be a forlorn inhabitant.	Через некоторое время в глазах гостя опять показывался слабый свет, свидетельствуя о том, что дух его вернулся и силится разжечь домашний очаг сердца, засветить лампаду ума в темноте разрушенного дома, где он осужден вести одинокую, отделенную от мира жизнь.