— Вербованный? — заглянул в приказ черноволосый парень в ковбойке.
— Кадровый, — обиделся Демин. — С ГЭСстроя.
— Вот Бакушкин был вербованный. Повертелся да смылся. Без длинного рубля дай бог ноги.
— Видел, — неохотно сказал Демин, постыдившись признаться, что дела у этого Бакушкина принял где-то на полдороге, под звездами, под свист вольного ветра. Теперь, на людях, при житейском свете тусклой керосиновой лампы все это рисовалось иначе: не мужским характером, а просто несерьезным ребячеством. Хмурясь, он нащупал в кармане акт и печать. — Кто у вас бригадир?
— Борода. Он скоро придет, — небрежно бросил Митя Грач.
— Жди его, — усмехнулся парень в ковбойке.
Бородатый Ромка выпалил:
— Ушел к Егору пить самогон!
— Знаешь ты! — зло сказал Грач, покосившись на нового прораба.
— А вот знаю! — Ромка упрямо втиснулся со своей куцей бородкой в мужскую компанию. — У него с Егором такая дружба, товарищ прораб! Старик тут у нас есть, Петухов, последний житель Тасеевки. Думаете, не из-за Петухова у нас стоит дело? Заработков нет, почти вся бригада разбежалась.
— Ладно, малец, без тебя разберемся, — сказал Ромке усатый мужчина.
Грач молчал. Парень в ковбойке делал вид, что данный вопрос его не касается.
— Самохин моя фамилия, Василий Матвеевич, — усач отдал Демину документы. — Проходи, товарищ прораб. Вот сюда. Чем богаты, тем и рады.
А какое богатство у жилья-времянки: в большой барачной комнате у дощатых беленых стен стояли железные койки, застланные по-холостяцки, как попало, горела керосиновая лампа над артельным столом, а на тумбочках валялись помазки, пластмассовые стаканчики, книги, патронные пыжи, папиросы «Север».
На одной из кроватей в сапогах поверх одеяла спал детина, сунув голову под подушку.
— Эй, Нехай! — дернул его Грач. — Хватя дрыхать, встречай начальство.
Нехай не шевельнулся.
— Не трогай, человек устал, — сказал Демин.
Парень в ковбойке, по фамилии Чибисов, усмехнулся:
— Устал заливать за воротник.
— И все это из-за Егора! — выкрикнул Ромка горячась. — Честное слово!
— Атас! — Грач надвинул ему на глаза лыжную шапочку с помпоном. — Все знаешь, академик нашелся.
Ромка обиделся и хотел что-то сказать. Но тут в комнату вошла Оля, уже без пальто, причесанная, в белом платье, с золотой цепочкой на шее. И все тасеевские разом умолкли и оглядели ее удивленно.
Потом молодых повели в соседнюю комнату, где Марфуша уже хлопотала с ведром горячей воды. Комната была маленькая, в одно окно, неуютная, с голыми стенами. У порога валялись порожние бутылки, заткнутые бумажками, пахло сыростью и сивухой. На пустой кровати, бывшей бакушкинской, под тощим тюфяком из мешковины торчали железные прутья.
А вторая кровать — бригадира Бороды — была покрыта розовым ватным одеялом, на котором топорщилась острыми углами тугая подушка. У изголовья висела двустволка, под кроватью стояли огромные резиновые сапоги.
— Хижина дяди Тома, — притворно вздохнул Грач.
— Болтай! — Самохин покосился на Олю. — Квартирка, значит, будет вашей, располагайтесь. А бригадира — к нам.
Марфуша быстро свернула шикарное розовое одеяло Бороды, но Демин сказал:
— Постойте, без него неудобно. Обидится.
— Вот еще! — фыркнул Ромка.
Марфуша ласково вытолкнула Деминых в коридор:
— Погуляйте, ребятки. Подышите свежим воздухом. Без вас управимся.
Посмеиваясь, они оделись и вышли из барака.
Тайга начиналась у крыльца. Рукой подать стояли темные стволы лиственниц. В паутине хвои над головой слабо мерцали звезды. Под обрывом белой громадой светилась при луне стылая, ледяная река.
За бараком поодаль горел чей-то костер. Они пошли к нему узкой тропкой.
Сложенный стенкой, из коротких бревен, костер горел недымно, но жарко, и на пихтовых лапах над ним блестели капли воды.
У костра сидел на бревне старик, узколицый, носатый, в тулупе с высоким боярским воротником, и держал на коленях винтовку. Рядом был погреб с висячим ржавым замком на двери.
— Здравствуй, дед, — сказал Демин. — Что сторожишь?
— Взрывчатку, — нехотя ответил старик, взглянув на Олю.
— А костер — не опасно?
Старик равнодушно зевнул:
— Что ему сдеется, аммоналу? В костер брось — не взорвется. Отсырел без дела.
— Стоит дело? — как бы невзначай спросил Демин.
Сторож не ответил. Наверное, из самолюбия. Сижу, мол, тут без надобности у ржавого замка, когда дело стоит; выходит, сижу попусту. Да и мало ли шляется по свету всяких людей — всем объяснять. Доставая кисет, он спросил:
— Баба твоя, стало быть? — Чутьем понял, что они не чужие друг другу.
Оля улыбнулась:
— Жена.
— А-а-а, — протянул старик и стал скручивать цигарку. — Закуривай, парень.
Закурив махорки, помолчав для приличия, Демин смелее спросил:
— Служба идет, а дело стоит?
Сторож хмуро загнал в костер выпавший уголек.
— Стало быть, так. Тебе-то какая забота?
— Да я новый прораб. Вместо Бакушкина. Вот пришел познакомиться.
Старик не удивился.
— То-то Бакушкин с утра вертелся над бережком сам не свой. Удрал все-таки. Выходит, ты теперь начальник. — Дед недовольно покосился на Демина: видно, молод был этот прораб. — Ну, ну, парень, знакомься. — И, обтерев рукавом винтовку, пробормотал: — У меня, слава богу, свое начальство. Вон идет, иншпектор.
