Дом над рекой - [16]
Но его, инженера Тихонова, нет на дороге. Никто не знает, где он и что с ним. И кто-то уже распоряжается за него, подписывает наряды и сводки, вызывает прорабов и бригадиров — жизнь продолжается. Всходит над землей солнце, на просеках ревут тягачи, рельсы опускаются на свежую насыпь, горят костры, падают деревья, звонят телефоны, дымят походные кухни, ползут по гатям самосвалы. И это — сама жизнь, и она сильнее всего на свете.
Жизнь идет, и на добрую сотню километров растянулся муравейник дороги. И кто-то там вместо Тихонова уже отдает приказ — всем покинуть зону взрыва.
Протяжно воют сирены: «Всем — из опасной зоны!»
И жизнь пойдет вперед, если даже они обессилеют, упадут и не встанут с мокрого снега.
— А может быть, еще успеем, ребята? — хрипло сказал Тихонов. — Может быть, еще дойдем?..
След петлял по тайге, пока не вывел их к озеру у подножия сопки. Ослепительно сиял снег, чуть тронутый апрелем.
На берегу под лиственницей стояла приземистая бревенчатая избушка. Едва заметная тропа спускалась на лед, к проруби.
Они остановились, переводя дыхание.
Зимовье издали пялилось на них подслеповатым оконцем. Темные от старости бревна обросли мохом. С крыши свисала бахрома сосулек. Узкий проход вел сквозь сугробы к низкой двери.
Это была темная избушка из полузабытых детских сказок. Но из трубы не вился дымок, под деревом не лаяла собака.
— Эй, кто там есть? — крикнули они издали.
Черная, низкая дверь не отворилась, никто не вышел им навстречу.
Махоркин не выдержал и побежал к зимовью, проваливаясь в снегу. Тихонов и Зойка стояли и смотрели, как, добежав до избы, он стал кулаком стучать в дверь. Ему не открыли. Он повозился с запором и толкнул дверь плечом. Войдя, он оставил дверь открытой.
Минуту спустя он с порога махнул им рукой. И по его усталому жесту они поняли, что в зимовье никого нет и что они опять одни в этой стылой, неприютной тайге.
— Сколько на ваших? — спросил Тихонов.
Зойка посмотрела на свои часы:
— Половина двенадцатого.
— А у меня без двадцати. Хотя теперь все равно.
Они медленно побрели к зимовью. Солнце пригревало. Пахло хвоей, талым снегом, весной. И странно было Зойке идти вот так не спеша, не задыхаясь, не падая лицом в наст. Казались каким-то тягучим и медлительным сном осторожные, вялые шаги.
— Вы очень устали, Зоя? — спросил Тихонов.
Раньше не спрашивал, легко ли ей было ковылять по гнилым чащобам. А когда все кончилось, вдруг стал добрым.
— Вам не очень больно идти? — спросил он.
И она ответила, тоже не таясь:
— Очень…
Она даже не отвернулась, когда по щеке пробежала слеза: теперь пусть видит, теперь все равно.
— Совсем весна, — сказал он.
— У нас в Воронеже скоро степь зацветет. А тут еще снег.
— Сибирская весна дружная: сегодня в снегу, завтра в цвету.
— Я знаю, второй год в Ключевом. А вы сибиряк?
— Из Иркутска я. Вы у нас на Байкале бывали?
— Нет, еще не добралась.
— Приезжайте в гости, повезу на Байкал, там такая красота — ахнете.
— Приеду когда-нибудь.
Они постояли немного, щурясь солнцу.
— Пошли дальше? — спросил он осторожно.
— Только потихоньку, мне больно идти. Меня совсем качает.
— Это от голода. Держитесь за меня. Может быть, в избушке найдем пожевать. Эй, Махоркин, как там?
С порога Махоркин крикнул, что охотник ушел недавно — печурка еще теплая. А на столе оставил спички и соль.
— Плохо наше дело, — сказал инженер. — Если он оставил спички и соль — значит, совсем ушел с зимовья, до лета. А припасы оставил другим, по обычаю.
Они подошли к избушке. Маленькое, в одно бревно, оконце сияло радужно старинным, выгнутым бутылочным стеклом. У двери валялся чурбан, порубленный топорами.
Зойка перешагнула высокий порог и вошла в теплый сумрак с застоявшимся запахом пыли, старого дерева, овчины. Внутри зимовье было совсем тесное, с земляным полом и низким потолком из закопченных бревен. В печурке еще тлели угли.
Потом она рассмотрела в углу широкие нары, прикрытые соломой и рваным полушубком. Она сняла пальто, легла на солому, и все вокруг нее закачалось. Она закрыла глаза, вытянулась и затихла.
Кто-то стал стягивать с нее меховые унты.
— Я сама… — шевельнулась она и натянула на колени юбку.
— Лежите! — строго сказал Тихонов.
Он снял унты и пальцами коснулся ее забинтованных ног. Она подумала только, что, наверное, ступни у нее страшные — опухшие, в мокрых тряпках.
— Да-а, не взяли мы из самолета бинты. Кто знал, что так случится, — хмуро сказал Тихонов и набросил ей на ноги свой ватник.
Она открыла глаза и увидела его лохматую голову и впалые щеки. За каких-нибудь три дня лицо у него стало темным, худым, губы опухли и запеклись кровью.
— Вы не виноваты, — шепнула она. — Я знаю, вы сделали все, что могли…
А Махоркин тем временем разжег печурку и разыскал в углу придавленный камнем солдатский алюминиевый котелок с горбушкой хлеба и куском сала в чистой холстинковой тряпице — традиционный дар всем голодающим и замерзающим, которые вот так, как они, набредут на зимовье.
Махоркин разложил хлеб и сало на столе и обмакнул палец в крупную серую соль.
— Деликатес, ребята! Особенно после всяких цитрусовых.
Он схватил котелок и выскочил наружу за водой.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».