Дом на краю ночи - [118]

Но проходили недели, месяцы, и вот уже целый год минул, но девочка не возвращалась. Каждую неделю Мария-Грация ждала воскресного звонка внучки и новостей о ее жизни. Лена успешно училась, на отлично сдавала экзамены. Мария-Грация с облегчением узнала, что у нее появился молодой человек.

— Она вернется, — говорила Мария-Грация Роберту, лежа без сна в спальне над двориком.

Роберт брал ее за руку, как он это делал во время их любовных сиест в молодости, и шептал:

— Lo so. Я знаю.

Лена вернулась после того, как ей было видение, по крайней мере, именно так она объяснила бабушке свое возращение. В тот вечер она поднималась из метро, и вместе с жарким воздухом ее вдруг охватило странное ощущение — она отчетливо уловила запах бугенвиллеи. Она решила, что это шлейф женских духов. Но запах заполнил все вокруг, как невидимый дождь из цветов, одновременно близкий и далекий. От нахлынувших воспоминаний она встала как вкопанная. Уже дважды она пропустила Фестиваль святой Агаты.

Шагая по темной улице, прямо по проезжей части, Лена думала о том, сколь многое она потеряла, и плакала.

Фургон вильнул в сторону, мотоцикл промчался, резко сигналя. Лена добралась до безопасного тротуара — и запах исчез.

Не в тот же день, но вскоре она решила, что пора домой. Она все больше чувствовала себя не в своей тарелке, с каждым днем становилась все раздражительней — в точности как Агата-рыбачка перед надвигающимся штормом. Дурные предчувствия сгущались. Потом она объясняла бабушке, что ее не покидало ощущение, что бар в опасности. Конечно, это было странно, потому что если и надвигалась какая-то беда в те последние месяцы 2007-го, то она была подобна легким колебаниям перед землетрясением, слишком слабым, чтобы их можно было уловить без специальных приборов. Никто еще не понимал, что грядет.

Лена еще жила в Англии, когда на Кастелламаре вернулся Энцо.

— Но как же так? — удивилась Мария-Грация, когда Кончетта ворвалась в бар с новостью. — Я думала, что он не хочет здесь жить.

— Тоска по родному дому! — восклицала Кончетта, одновременно и счастливая, и расстроенная. — Говорит, что скучал по дому! И снова хочет водить такси и ваять статуи святой Агаты. Мария-Грация, я боюсь, что он сошел с ума.

Но правда состояла в том, что, вернувшись на остров, Энцо обрел покой. Оторванный от Кастелламаре, он испытал странное наваждение. В художественной школе он через какое-то время со смятением стал замечать, что любой его эскиз — это пейзаж острова: церковь, площадь, заросли опунций, козы, пасущиеся на склонах в бухте, «Святая Мадонна» с проржавевшим килем, пальмовая аллея, ведущая к вилле il conte, и снова и снова образ святой Агаты. И одним ветреным днем, спустя три года после своего отъезда, он вернулся, чтобы опять водить такси.

— Зачем возвращаться сюда? — отчитывала племянника Кончетта, так рыдавшая из-за его отъезда, осуждавшая за то, что пошел на поводу амбиций. — Ты же собирался стать модным художником, жить в Риме или Америке, где выставки, галереи и что там еще.

Но Энцо уже вовсю трудился над тем, что впоследствии станет его шедевром. В студии его предка Винченцо с незапамятных пор стоял грубо отесанный камень, доставленный из прибрежных пещер. Еще в прошлом веке Винченцо подрядил рыбаков, дабы те подняли эту глыбу на холм. Он желал изваять статую святой в человеческий рост. И вот спустя почти век Энцо вознамерился осуществить его план.

Он стесывал камень, сосредоточенный, отрешенный, бледный, со спутанными волосами, припорошенными сероватой пылью.

— Не получается, — бормотал он в пространство. — Не поддается он мне.

— Что это будет? — заинтересовалась Кончетта.

— Святая Агата. — Энцо погладил камень. — Здесь, у ее ног, будет карта острова. Вот тут рыбацкие лодки с названиями — полы ее одежд превращаются в море. Смотри, вот «Господь милосердный», «Святая Мадонна», SantA’ gata Salvatrice и Santa Maria della Luce. Вот здесь «Мария-Кончетта» и «Звезда Сиракузы». Все лодки, которые ходили вокруг острова, — и те, что живы, и те, что утонули. — Он вдруг сник, уронил руки. — Вулканическая порода слишком пористая, слишком хрупкая. Но Винченцо хотел сделать статую именно из этого камня. В этом и состоял его замысел. Статуя спрятана внутри этого камня.

Кончетта уж и не знала, радоваться ей или отчаиваться по поводу своего племянника. Он сгорбился над бесформенным камнем, и стук его резца до глубокой ночи раздавался из окна старой студии.

— Может, и Лена тоже вернется домой, — шептала той ночью Мария-Грация мужу, окрыленная надеждой.

И та вернулась в начале следующего лета. Лены не было целых два года. Она сидела на отполированной деревянной скамье на носу парома Бепе, изможденная, выдохшаяся, словно время, с тех пор как она покинула остров, сжалось, ускорилось. Ее кожа отвыкла от жалящего солнца, Лена и забыла, что воздух здесь обрушивается горячими волнами, что все цвета раскаляются добела, слепя глаза.

Паром развернулся против прилива, по левому борту забурлила вода, и перед ней возник остров. И вот она уже на пристани, торопливо поднимается по холму, и воспоминания наваливаются со всех сторон: гидравлическое шипение моря, запах раскаленной пыли. И все же теперь она смотрела на остров глазами своей матери: душные кривые улицы, засохшие собачьи экскременты на тротуаре, облупившиеся фасады церкви и лавок. Место, которое так трудно полюбить, но вместе с тем единственное на всем свете, которое она любит.