Дом на кладбище - [8]

Альтернативой образованию — для дочерей во всяком случае — был бы выгодный брак. Но кто возьмет в жены девушку, чей отец не в состоянии дать за ней приличное приданое? Выгодный брак или карьера. Но, опять же, откуда взяться карьере без образования — не стоять же дочерям приходского священника за прилавком, не нянчить же за гроши чужих детей и жить «в людях». А ведь со временем придется. Как бы ни сложилась в дальнейшем судьба пяти дочерей Патрика Бронте, они обязаны были, дабы не выбиваться из своего круга, уметь, как положено юным леди, не только читать и писать, но сносно рисовать, шить, играть на фортепиано и говорить, пусть плохо, по-французски и по-итальянски; знания математики и древних языков от женщин в те блаженные сексистские времена не требовалось.

И Патрик ищет достойное место обучения дочерей, для начала — трех старших, Марии, Элизабет и Шарлотты; сыном, когда настанет срок, он займется сам. Ищет и находит, причем совершенно случайно. В конце декабря 1823 года читает в «Лидском курьере», что милях в пятидесяти от Ховорта, в Коэн-Бридже, открывается «Школа для дочерей священнослужителей» («School for Clergymen’s Daughters»). Цель школы, говорилось в объявлении, — всестороннее интеллектуальное и религиозное воспитание юных отроковиц. Число воспитанниц — от семидесяти до восьмидесяти. Возраст — от шести до двадцати двух. Цена за обучение — умеренная, всего четырнадцать фунтов в год, интеллектуальное, тем более религиозное воспитание того стоит. При зачислении (еще один плюс) предпочтение отдается дочерям священников-евангелистов. В попечительский совет школы входят весьма известные и уважаемые лица, со многими Бронте знаком. Чего, казалось бы, еще желать?

Желать, как скоро выяснится, есть чего. Чтобы понять, что собой представляет школа-интернат со всесторонним интеллектуальным и религиозным воспитанием, куда Бронте без промедления отправляет трех старших дочерей, а спустя год, в ноябре 1824-го, и четвертую, Эмили, — читать жизнеописания Шарлотты Бронте, в том числе и книгу Элизабет Гаскелл, вовсе не обязательно. В «Джейн Эйр» Шарлотта, хоть она не раз повторяет, что это роман, а не биография, описывает эту школу, ее обычаи и жизнь воспитанниц точнее и талантливее своих будущих биографов. Вымысла в главах романа, где героиня, круглая сирота Джейн Эйр, учится в приютской школе Ловуд, немного. Перечитаем эти главы.

Подъем с рассветом. На шестерых воспитанниц полагается один таз. Зимой вода в тазу замерзает, мыться невозможно. По звону колокола ученицы всех возрастов в одинаковых платьях из грубой коричневой материи и в холщевых передниках, с гладко зачесанными за уши волосами, в толстых шерстяных чулках и грубых, прохудившихся башмаках на медных пряжках строятся парами и спускаются в классную, длинную комнату из грубых сосновых досок, освещенную тусклым светом сальных огарков. На каждом столе Библия. В течение часа хором произносятся стихи Писания, наставница нараспев читает вслух главы из Нового Завета. Завтракают воспитанницы в такой же, как классная, мрачной комнате с низким потолком. На столах оловянные миски с несъедобной, подгоревшей овсянкой. Перед завтраком читается молитва, поется духовный гимн, после завтрака возносится коллективная благодарность Всевышнему: подгоревшая овсянка лучше ведь, чем ничего.

В зависимости от возраста и успехов воспитанницы, как это заведено в церковно-приходской школе, не важно — русской или английской, делятся на классы. Одни — продвинутые — изучают историю, другие в это же время — грамматику, третьи — арифметику. Шитьем занимаются все, вне зависимости от возраста и способностей. Шарлотта, к слову, хотя ей не было и восьми, когда отец привез ее в Коэн-Бридж, при первом же испытании неплохо себя зарекомендовала, что следует из отзыва при зачислении:

«Читает сносно; пишет недурно; умеет считать и пристойно шьет. О грамматике, географии, истории представление имеет весьма отдаленное».

Что в семь с половиной лет простительно. С такими результатами ее сразу же определили в класс, где готовят гувернанток, что вполне соответствовало планам Патрика Бронте, хотя за это с него взималась дополнительная плата.

После утренних занятий и второго завтрака (хлеб с сыром, компенсация за подгоревшую овсянку), по команде «В сад!» девочки, надев шляпки из грубой соломки, строем выходят в монастырский сад за высокой оградой, где парами молча прогуливаются в течение часа — чем не заключенные в тюрьме? Обед подается в двух огромных жестяных чанах, над которыми клубится пар, «благоухающий прогоркшим жиром». В чанах «месиво из проросшего картофеля и кусков мяса ржавого цвета». На ужин полагается овсяная лепешка и кружка воды (из одной кружки пьют несколько человек). Или — пол-ломтя черного хлеба и пол-кружки кофе. Спят воспитанницы по двое (а то и по трое) в одной кровати на сырых простынях; здоровые — вместе с больными, заразиться тифозной горячкой ничего не стоит. Как не вспомнить Диккенса и его достопамятные работные дома.

По воскресеньям воспитанниц ведут в церковь, в двух милях от школы. От долгой, быстрой ходьбы ноги стираются в кровь, распухают, немеют, зудят. Из-за мокрых ног и легкой одежды девочки постоянно простужаются, простуда нередко переходит в воспаление легких; чахотка — привычная болезнь приютских школ, эта, привилегированная, — не исключение.