Дом на хвосте паровоза - [75]
Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту
И сюжет, и география «Девы льдов» – сплошной калейдоскоп: при всей цельности узора он на самом деле создается множеством кувыркающихся осколков. По количеству привлеченных источников эта история если и не является у Андерсена абсолютным чемпионом, то определенно входит в пятерку лидеров: кроме вышеупомянутого фольклора, в ней есть отсылы и к истории Симплонского перевала, и к описанию местной альпинистской практики, и к легенде о Вильгельме Телле, и к «Шильонскому узнику» Байрона, и даже к истории становления швейцарской туристической индустрии. В сочетании с одновременно широким и плотным географическим охватом – действие происходит в десятке с лишним населенных пунктов и покрывает примерно одну восьмую часть территории страны – это делает «Деву льдов» готовым тематическим путеводителем по Швейцарии. Только на то, чтобы просто объехать и посмотреть все упомянутые в тексте места, уйдет не меньше двух недель, и то если выкинуть все горные маршруты персонажей – а это просто преступление: лучшего способа влезть в их шкуру не найдешь. Ради некоторых переходов – например, из Гриндельвальда в Бриг (см. ниже) – не грех даже пройти курс альпинистской подготовки; сам Андерсен, конечно, этого не делал, но картинку нарисовал настолько вкусную, что так и ерзаешь в кресле, проезжая поездом там, где мог бы идти пешком, как нормальный человек.
Вообще в какой-то момент в голову приходит еретическая мысль, что изучение географии сказок Андерсена надо начинать не с Дании, а именно со Швейцарии. Дело в том, что на примере «Девы льдов» наиболее отчетливо видна прямая связь географии сказок Андерсена со стилем его путешествий (если вы по привычке пропустили предисловие, самое время наверстать). Своевременное понимание андерсеновского подхода к путешествиям не только помогает разобраться, почему вся его сказочная география выстроена именно так, а не иначе, но и здорово экономит время в процессе поиска ответов и расшифровки сомнительных мест. Правда, вывести Андерсена на чистую воду, не раскурочив весь калейдоскоп, практически невозможно – мешает наросший вокруг его личности сказочный антураж. Не может же сказочник оказаться обычным туристом: туризм – это индустрия, а в индустрии чудесам не место. Даже воспоминания Эдварда Коллина, в которых открытым текстом говорится, что все свои маршруты Андерсен педантично планировал заранее, а затем столь же педантично следовал установленному плану, не в состоянии поколебать мираж: куда сухим чиновничьим мемуарам тягаться с мифом о странствующем сказочнике? В результате ты, как дурак, гоняешься за этим мифом по всей Европе – а он все время ускользает. И только добравшись до «Девы льдов», уже на вылете из Цюриха, когда за неимением карамельки (куда им!) просто закрываешь глаза и принимаешься наводить порядок в набитой альпийскими пейзажами голове, вдруг наступает прозрение: стоп, да ведь это же все картинки из туристического каталога. На самом-то деле Андерсен никогда не был странствующим сказочником, он путешествовал как самый что ни на есть завзятый турист, коллекционируя популярные достопримечательности, – и потому неудивительно, что он поселил своего героя в Гриндельвальде, а затем утопил его на Швейцарской Ривьере. И именно благодаря этому «Дева льдов» производит настолько альбомное впечатление, которое ей, впрочем, только в плюс: сказочной истории к лицу архетипичные декорации, а с окрестностями Гриндельвальда и Монтрё в этом смысле мало что сравнится.
Единственное, что вносит в альбомность «Девы льдов» легкий раздрай, – это нетривиальная связь между географией и сюжетом. Герои постоянно болтаются туда-сюда, в результате одни и те же места возникают по ходу действия не только по нескольку раз, но еще и в разных контекстах, так что непонятно, как упорядочивать иллюстрации: привяжешься к истории – замучаешься с географией, привяжешься к маршруту – запутаешься в сюжете. Впрочем, это тоже вполне в духе сказки: взялся тягаться со стихией – умей импровизировать. Главное – начать, и вы будете смеяться, но начинает Андерсен как раз как самый заурядный турист – даже не просто с Бернского нагорья, а именно с популярной Гриндельвальдской долины. Что ж, подыграем ему – хотя там тоже не так все просто, как кажется на первый взгляд.
Гриндельвальд и Майринген
Гриндельвальд (Grindelwald)>Илл. 1 пал жертвой массового туристического паломничества только во второй половине XIX века – маршруты популярных в XVII и XVIII веке европейских гран-туров обходили его стороной, а к началу XIX на континенте начались Наполеоновские войны, и всем временно стало не до туризма. Орудия, однако, отгремели, и к тому времени как раз вернулось эхо от прозвучавшей ранее песни муз: в конце XVIII века Альпам было посвящено столько произведений литературы и искусства, что оставалось только проложить туда дорогу, – и попробуй-ка не съезди на Бернское нагорье после пейзажей Франца Кёнига и Каспара Вольфа. Дорогу, правда, закончили только к 1872 году; к этому моменту все, кому было больше всех надо, включая Андерсена, успели сделать свое дело – окрестные вершины уже были покорены, «Дева льдов» написана, и можно было остепениться и спокойно запускать любителей комфорта. Однако финальный грибной дождь на поляне местного туризма прошел еще восемь лет спустя, когда до Гриндельвальда дотянули железнодорожную ветку – тогда-то и грянул «большой взрыв», не утихающий до сих пор: до 1888 года гостиниц в Гриндельвальде не было вообще, к 1913-му их стало более тридцати, а сейчас их там около трех сотен.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».