Дом на берегу - [70]

После охоты тогда действительно ловили лягушек. Причем, оказывается, к столу годятся не всякие, а одного особенного сорта — с полосками на спине. Медведь как-то не запомнился, а запомнились эти лягушки…

Охотничий домик в Лежневе видел много всяких чудес. Но все-таки главное, чем он славен, это охоты на медведя. Один из медведей стоит здесь за дверями, протягивая лапы гостям. Этого зверя убили тот же Шапаев с покойным егерем Зуевым. В одной из комнат лежит большая медвежья шкура. Это тоже, кажется, шапаевский трофей. Он тут главный медвежатник.

Не знаю почему, но мне жаль всех этих медведей. Какими грозными, непобедимыми, сказочными зверями были они, когда ходили в лесу! Это теперь все кому не лень хлопают их по спине, вытирают о них ноги. А мне вспоминаются другие встречи с ними. Встречи без оружия. Там, в лесной глухомани…

Тогда мы только познакомились с Шапаевым и в первый же день поехали на мотоцикле в лес. Дело было в пору овсов, в августе. Свернув на лежневскую поворотку, мы увидели на песке широкие, с когтями следы. Медведь не спеша шел прямо по дороге. Мы пошли за ним — в бурелом, в чащу, в самую глушь. У дороги несколько елок было сломано. Дальше на сосне виднелись большие задиры. Медведь объявлял, что хозяин здесь он, не велел никому ходить.

Шалаев показал: тише, молчать — и мы, напряженно слушая лес, вошли в запретную зону. Попалось несколько разбросанных трухлявых пеньков — медведь ломал муравейники. Запахло падалью — из земли торчали какие-то кости. Тихо, на цыпочках, мы прошли еще сотню метров и застыли. На желтом сухом болоте среди чахлых сосен шевелилась большая гора. Хозяин греб что-то лапой и мотал головой.

Мы перестали дышать. Так тихо, тепло, солнечно было тут на болоте. Я слышал только стук своего сердца и чавканье зверя. Безмятежно было в огромном мире. Медведь ел бруснику. Но от вида гигантского зверя, даже занятого таким мирным делом, пробирал легкий озноб.

Все кончилось благополучно, медведь пошел дальше. Переждав, мы сели на кочки, сами поели брусники. Можно поклясться, что медведь тоже смотрел за нами. Было что-то древнее, ужасное в лохматом хозяине леса. Во всяком случае, до сих пор я помню это болото и этот невидимый взгляд.

В другой раз, поздней осенью, я встретил такие же следы на снегу. Будто кто-то громадный ходил в лесу босиком. У Шапаева было обложено уже несколько берлог, один этот зверь все не мог устроиться. Поднявшись на гору, я увидел в низине большое темное пятно. Медведь кружил по чистому месту, был чем-то недоволен. Наконец он, видимо, плюнул на все, лег прямо в снег. Так его и занесло.

Когда заходит речь об охоте на медведя, один мой приятель всегда говорит:

— Не понимаю, зачем эта охота? Что он кому сделал?

Как ни интересна медвежья охота, может быть, он прав. Убить, особенно толпой, можно кого угодно. Медведей не так уж много. Пусть они живут.

БОБРОВЫЙ РУЧЕЙ

Небольшой ручей с темной болотной водой пересекал дорогу в нескольких километрах от города. По асфальту день и ночь шли машины, автобусы, мотоциклы. Тысячи людей проезжали тут, но никто ничего не знал. За лесом, в сотне метров, была бобровая хатка.

Я увидел ее весной, в половодье, среди разлива воды. В пойме ручья, у впадения его в озеро, была куча палок. На водной глади с осокой и кувшинками время от времени раздавался всплеск, расходились круги. Здесь жили бобры.

Почему они выбрали такое странное место? Сквозь журчание воды с дороги доносился далекий шум. За стеной камыша по озеру поминутно ходили лодки. Везде чувствовалось присутствие человека, но бобры ко всему привыкли. Здесь, на маленьком пятачке, зажатом цивилизацией, было дико и глухо.

Я осторожно подошел ближе и встал за деревом. По всему ручью, как на вырубке, белели острые пни. Разлившееся русло было завалено ольхой, осиной, ивой. Какие-то лесорубы, которые вмиг исчезли, строили тут плотину.

Вот она, плотина. Казалось, бобры относились к ней с большей любовью, чем к своему дому. Хатка была сделана кое-как, из разного хвороста, на скорую руку. Для плотины же во множестве были заготовлены бревна и жерди.

Я замер, притих и долго стоял не шевелясь. В хатке шла какая-то жизнь. На самом деле или в моем воображении под водой кто-то мелькал. Но нигде на всем ручье никого не было видно.

Прошло полчаса, час. Сзади, у меня за спиной, резко упало дерево. Я обернулся. Большой жирный бобр с мокрой мохнатой шубой возился в грязи и тащил большую ольху.

Вскоре, вслед за первым, из хатки вылезли все остальные бобры. Их было четверо. Они близоруко посмотрели в моем направлении, не торопясь, флегматично вспомнили про свои дела и, руля хвостами, поплыли к плотине.

Так бобры, поселившиеся на этом ручье, работали все лето. Хатка в устье потускнела, заросла травой, выглядела совсем бедной. Зато вокруг, по всему ручью, выросло большое хозяйство.

Идя берегом, кромкой обрыва, я провалился однажды по пояс в землю. Пахло сыростью, подземными ходами, звериным жильем. Весь берег, на сотни метров, был изрыт бобровыми норами. Хлопотливые звери лазали под землей, под водой, под корнями деревьев. Они все что-то делали.