Дом на берегу - [71]

Шрифт
Интервал

Ручей сверху донизу был застроен теперь плотинами. На каждом километре попадались как бы случайные запруды, заводи, завалы. Бревно с берега на берег, куча веток. Вода, прежде прыгавшая здесь по камням, плыла сейчас тихо, медленно, сонно. Но бобры, словно не в силах остановиться, перегораживали и перегораживали ручей.

Что заставляло их каждый день в течение всего лета грызть и валить лес? Какой-то тысячелетний инстинкт без всякой видимой необходимости гнал и гнал их на работу.

Однажды в августе, проезжая по знакомой дороге, я остановился и свернул посмотреть, как живут бобры. В лесу было сухо. Несмотря на прошедшие дожди, воды не стало даже в болотах. Все ручьи пересохли. Только этот, бобровый, ручей был полон и глубок, как весной.

ДЕВОЧКА И ЖУРАВЛЬ

Однажды, возвращаясь из лесу и выйдя на дорогу, я ждал автобус. Старинное село Рогожа на берегу Селигера стояло в вечерних сумерках. Кругом синел снег. На озере темнели рыбаки. Лес со всех сторон придвинулся, стал ближе. Посреди деревни, на поляне лежали перевернутые лодки. На берегу в деревянном срубе бил незамерзающий ключ.

Пока я рассматривал лодки и пил из ключа холодную, похожую на нарзан воду, послышались шорох, хлопанье крыльев и на поляну, странно и смешно выставляя свои соломины-ноги, вышел долговязый журавль. Постоял на одной ноге, замерз, постоял на другой. Прошелся, словно кого-то ожидая.

— Журка!

Из-за угла показалась девчонка, прыснула, смутилась и спряталась снова.

Журавль оглянулся, попереминался с ноги на ногу, но не уходил.

Я пошарил в рюкзаке, по карманам: нет, дорогой Журка, нечем тебя угостить… Откуда ты взялся здесь — один, зимой, на своих тощих метровых ногах?

Девочка выглянула снова, осмелела и пошла к журавлю.

— Журка, Журка…

Я тоже решил подойти поближе. Но хитрая птица, подпустив нас немного, вдруг пригнулась и дала по поляне такого стрекача, что скоро длинные ноги мелькали уже у леса.

— Никуда не денется, сейчас придет обратно, — успокоила девочка. — Вишь, думает ему лето — по снегу шляться…

В ожидании журавля мы познакомились и разговорились. Девочку звали Нина Смородина. Однажды летом, когда Смородины ездили на покос, Нина наткнулась в лесу на журавля. Он лежал беспомощный, с окровавленной грудью. Увидев людей, испугался, запищал, но не мог встать на ноги. Журавля перевязали, накормили и, принеся домой, устроили ему лечение: намазали йодом, стали отхаживать. Так Журка вырос и поселился в сарае Смородиных. Свил себе гнездо, стал жить.

Скучно было в деревне вольному дикому журавлю. Какие тут птицы? Одни хозяйские курицы. Подерется, рассорится, уйдет в камыши на остров. Один раз, по первому льду, заморозил в озере ноги. Пришел жалкий, замерзший. Хорошо, что знал, где можно согреться. Повели в избу, посадили к печке…

Друзей у Журки двое — Нина и бабушка, Ефросинья Ивановна. Ефросинья Ивановна кормит корову и кур, носит в сарай сено, хлеб, картошку, и дружить с ней, известное дело, выгодно. В свою очередь, и он в случае чего поможет, услужит. Уронит та клок сена — он выйдет, по соломинке перетаскает его в сарай: вот, мол, теперь порядок.

С Ниной у Журки отношения другие, приятельские. Она для него спасительница, защитница, друг. Осенью, когда было тепло, Журка не отставал от нее ни на шаг — ходил по пятам в лес, в магазин, на озеро. Спасался за ее спиной от туристов, мальчишек.

Раз, в сентябре, Журка увидел пролетающую над домом стаю журавлей. Закричал, полетел вслед, вместе со стаей опустился на берегу озера. Потом журавли исчезли. Исчез и Журка. Думали, что он улетел. Но Журка скоро вернулся. Может, не хватило сил, а может, решил не улетать, остаться на родине, среди лесов и озер, в журавлином краю.

ЛЕТЯТ УТКИ

По вечерам откуда-то доносилась протяжная заунывная песня:

Летят утки. Летят утки.
И два гуся…

В нашем подъезде на пятом этаже жил молодой егерь Ленька Гущин. Эту песню любила петь его мать. У Леньки был мотоцикл, рано утром он заводил его и исчезал в лесу, а мать часами сидела у окошка и ждала сына.

Порой Ленька пропадал на два, на три дня. У Гущиных все затихало. Не слышно было знакомой песни. Наконец к подъезду подкатывал мотоцикл, и, тревожа воображение соседей, Ленька нес домой зайца, глухаря или тетерева.

Летом к Леньке кроме охотничьей страсти пришла еще одна. Каждый вечер он надевал нарядный пиджак и шел в Набережный сад. И опять, бередя душу, где-то звучала протяжная, одинокая песня.

К осени в доме заговорили, что егерь женится. Как нарочно, свадьба была назначена на субботу — день открытия охоты. Все решили, что охотничьим походам Леньки Гущина теперь пришел конец.

Но в пятницу вечером Ленька сам зашел ко мне и предложил:

— Ну что, поедем в Ботовскую луку?

— Поедем, — сказал я. — А свадьба?

— Ничего, — егерь почесал в затылке. — Пусть жена привыкает.

Мы мигом собрались и на двух лодках поехали в Ботовскую луку.

Ботовская лука — большой залив, густо заросший камышом. Тут в озеро впадает речка Сабринка. Эта лука известна охотникам как одно из самых утиных мест на Селигере.

Приехав пораньше, мы вскипятили чай, посидели и легли спать у костра. О завтрашней свадьбе не было сказано ни слова. Но настроение у егеря было все же необычное. Он лежал в ватнике на земле, смотрел в темное небо и читал грустные стихи. В них говорилось про лес, про озеро, про смерть раненой утки. Кто бы мог подумать — Ленька был поэтом…


Рекомендуем почитать
Партийное мнение

В геологической экспедиции решается вопрос: сворачивать разведку или продолжать её, несмотря на наступление зимы. Мнения разделились.


Наши на большой земле

Отдыхающих в санатории на берегу Оки инженер из Заполярья рассказывает своему соседу по комнате об ужасах жизни на срайнем севере, где могут жить только круглые идиоты. Но этот рассказ производит неожиданный эффект...


Московская история

Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.


По дороге в завтра

Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.


В лесах Карелии

Судьба главного героя повести Сергея Ковалева тесно связана с развитием лесной промышленности Карелии. Ковалев — незаурядный организатор, расчетливый хозяйственник, человек, способный отдать себя целиком делу. Под его руководством отстающий леспромхоз выходит в число передовых. Его энергия, воля и находчивость помогают лесозаготовителям и в трудных условиях войны бесперебойно обеспечивать Кировскую железную дорогу топливом.


Гомазениха

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.