Дом на берегу - [61]
— Да не томи ты, Михалыч. Покажи человеку чернильницу…
— Хм… — смутился хозяин. — Такая загвоздка! Ведь я эту чернильницу подарил.
— Кому?
— Музею Тургенева, кому же еще? Приехали ко мне недавно, попросили ее посмотреть. Смотрят, вертят, ахают. Все точно, со стола Ивана Сергеича. Говорят: «Продайте нам. Заплатим любые деньги!» Какие, думаю, деньги? Эх вы… Мне Тургенев в одних «Записках охотника» дал больше любых ваших денег. Так и подарил.
История с тургеневской чернильницей, собственно, была окончена. Мы поговорили о тургеневских рассказах, об охоте.
— Как, много в эту зиму настрелял? — спросил Козлов.
— Куда… — махнул рукой хозяин. — Из дому не выхожу. Некогда, брат. Завалился работой.
Иван Михайлович достал из стола пухлую рукописную книгу:
— Вот, повожусь с кистями, устану — берусь за ручку. Ночь, по деревне спят, а я все сижу. Тут воспоминания о Маяковском, Пришвине, Рерихе, Юоне… Много кой-чего видено.
А недавно прислали еще подарок из Худфонда, набор кистей. Видели такие? Настоящие колонковые, из хвоста колонка. Теперь только работай. Когда тут охотиться?
Хозяин посмотрел на нас, на наши охотничьи доспехи. Помолчал. Но, долго скрывать свой охотничий азарт он не мог:
— Ничего, еще поохотимся. Вот обогреет — и надо в поле, в лес. Что дома сидеть? Ружьишко у меня старинное, «Граф Пуатье», бьет пока без отказу. Заказал в одном месте щенка, ирландца. Придет весна — будем жить.
Синие глаза его смеялись. Это был мудрый человек, любящий землю, жизнь, людей.
И так ли уж важно, что нам не удалось увидеть тургеневскую чернильницу?
КИСТЬ ЮОНА
Был яркий, солнечный день в начале апреля. За окном таял снег, толпой стояли красные и зеленые дома, над ними на горе белела старая церковь.
— Как у Юона, — глядя на деревенскую улицу, сказал я. — Интересно, а Юон здесь бывал?
— Здесь? Как же, — кивнул Иван Михайлович. — Только этого пейзажа у него нет. Есть другой. «Табун». Помните?
Он полистал пухлый юоновский альбом и нашел пейзаж с табуном. Лес на холме. Речка. Большой зеленый луг. Лошади…
— Где это? — вспоминая окрестности Бараньей Горы и чувствуя что-то знакомое, спросил я.
— Как же… Велеможье. Вот парк. Вот Таложенка. Вот болото. Верно, болота сейчас нету — осушили. Да и табунов не стало, — рассмеялся Иван Михайлович.
— А в каком году он сюда приезжал?
— В четырнадцатом. Жил как раз в этом доме, у моего деда.
Я стал листать альбом и наткнулся на другие картины того же года. Это были пейзажи Торжка. Тверца. Набережные. Дома и церкви по холмам. Все знакомое, но увиденное особенным взглядом. Приподнятый, светлый, торжественный мир. Юон. Ни с кем не перепутаешь.
— Кажется, в этом году он ездил по древним русским городам?
— Ну, он ездил много лет. Чуть не каждый год. Любил старину. Как писал города, архитектуру! Лучше его рисовальщиков не было.
Иван Михайлович достал еще несколько альбомов, и перед нами на столе ожила белокаменная, праздничная Древняя Русь. Москва, Загорск, Псков, Новгород, Ярославль, Углич, Суздаль…
— Большой мастер. Куда другим… У него под кистью все поет и радуется. А знаете вот эту картину, «Сельский праздник»?
Что-то светлое и знакомое. Лето. Широкая поляна среди деревни. Крестьяне, приехавшие на ярмарку. Настроение тепла, отдыха, покоя. Оказывается, это тоже написано в Тверской губернии. Значит, правда знакомое место. Пожалуй, надо даже повспоминать, походить, поискать.
— Вообще-то он больше всего любил весну. Самые знаменитые картины у него со снегом, с солнцем. Вот… «Весенний солнечный день» — это он писал в Троицком посаде. «Мартовское солнце» — у себя на даче, в Лигачеве. В эту пору еще мало охотников ходить на этюды. А он мороза не боялся, ходил…
Я отложил альбом, снова постоял у окна, остановился перед висевшей на стене фотографией. Юон. Маленькая седая бородка, бритая голова, строгие глаза. Что, собственно, нам известно об этом человеке?
Юон прожил долгую жизнь, восемьдесят три года. Предки его были выходцами из Швейцарии, а сам он стал глубоко русским человеком, поэтом всего русского. Он был живописцем, графиком, театральным художником, педагогом, искусствоведом. После Юона остались прекрасные картины, книги и ученики. Умер он в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, будучи народным художником, первым секретарем Союза художников СССР.
Между тем самое интересное в нашем разговоре с Иваном Михайловичем Митрофановым, охотником и художником, живущим в деревне Баранья Гора, только начиналось. Иван Михайлович (широкая душа, добрейший человек, который никогда ничего не прячет и не запирает) вдруг взял ключ, повозился с ним и открыл один из ящиков старинного письменного стола. Там в китайских, немецких, голландских коробках лежало что-то заветное. По-видимому, особо дорогие для художника кисти и краски. Иван Михайлович взял одну из кистей, молча повертел в руках и протянул ее мне:
— Вот. Любимая кисть Юона. Он все картины ею заканчивал.
Это была изящная французская кисть с черной ручкой и золотым ободком. Сбоку, золотым по черному, блестело тиснение: «Париж». Мне показалось, что кисть даже все еще хранила запах юоновских красок.
— Любопытно. Как она к вам попала?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Анатолий Иоффе, врач по профессии, ушел из жизни в расцвете лет, заявив о себе не только как о талантливом специалисте-экспериментаторе, но и как о вполне сложившемся писателе. Его юморески печатались во многих газетах и журналах, в том числе и центральных, выходили отдельными изданиями. Лучшие из них собраны в этой книге. Название книге дал очерк о применении гипноза при лечении некоторых заболеваний. В основу очерка, неслучайно написанного от первого лица, легли непосредственные впечатления автора, занимавшегося гипнозом с лечебными целями.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Отдыхающих в санатории на берегу Оки инженер из Заполярья рассказывает своему соседу по комнате об ужасах жизни на срайнем севере, где могут жить только круглые идиоты. Но этот рассказ производит неожиданный эффект...
Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.