Дом, куда возвращаемся - [3]

Было воскресенье, многие, как и Антон, собирались пахать картошку. Бригадира сразу же окружили, но тот давать коней пока и не думал: ходил по двору и созывал трактористов, шоферов. Толпа следовала туда, куда и он, — каждый боялся проворонить коня.

— Хлопцы, — сказал бригадир, когда собрал механизаторов, — сегодня, как я уже говорил, надо к двенадцати в первую бригаду. Собираемся тут ровно в половине. Прошу не опаздывать. Будем подводить итоги уборочной: кому нагоняй, а кому и премия.

Потом бригадир подошел к воротам конюшни. Его сразу окружили, и почти каждый просил: «Павлович, меня же не забудь…»

В первую очередь коней дали механизаторам и возчикам, а потом уже стали давать другим… Из-за спин высунулся вперед клювастый колхозный бухгалтер:

— Павлович, ну, ежели по старшинству, то и мне надо.

— Если надо, то на…

Перед бригадиром все время крутилась сгорбленная в крюк старуха, тянула его за рукав и, стараясь заглянуть в глаза, повторяла: «Внучек на выходной приехал, может, дашь, одна я… Внучек вчера приехал…» Но бригадир не замечал старухи, крутил головой, высматривал, кому еще дать коней, и то и дело спрашивал у конюха: «Ну, есть там еще кони?»

— Все кони! — наконец крикнул из конюшни конюх Шура и добавил: — Я себе пару возьму, а то за работой и свою картошку перепахать некогда.

— Остальным в другой раз. — Бригадир даже повеселел, тяжелая это работа — раздавать коней. Он повернулся и пошел со двора, засунув руки в карманы пальто и не оглядываясь.

Павлович — новый здесь человек, приезжий. Раньше в селе был свой бригадир, местный, Бурдов. Был он, правда, без специального образования, часто кричал на людей, стыдил, грозился, но дела при нем в бригаде шли неплохо и мало кто обижался на него. Бурдов и погорел из-за своей грубости. Однажды подошли к нему в поле двое незнакомцев и спросили, почему это коней пасут на клеверище — вначале скосить надо. А Бурдов не стерпел и выругался.

Антон еще постоял немного возле конюшни, глядел, как расходятся люди: кто с лошадьми, а кто без.

— Что, домой пойдем? — обратился он к соседу дядьке Ильюку. Дядька Ильюк, как и Антон, молча ждал, когда раздадут коней.

— Пошли, что тут делать… — согласился дядька. — Твоя мать и я теперь люди посторонние, пенсионеры… Нам теперь в последнюю очередь…

— Ну ничего, не сегодня, так завтра… — бодро ответил Антон. Было почему-то неприятно, что Ильюк так сказал… Действительно, почему бригадир должен давать коней в первую очередь пенсионерам, а потом ездовым и механизаторам?

Дядька Ильюк жил в просторной, хоть в пляс пускайся, хате. Были у него когда-то здоровые, крепкие сыновья. И неожиданно за год их не стало: один заболел, а другой попал в аварию. После того и осунулся дядька Ильюк: пышные соломенные усы поседели, обвисли, дядька сгорбился и неожиданно стал стариком. Так в селе часто бывало: здоровые и крепкие на вид мужчины старились за какой-нибудь год-полтора.

Они шли в село по загуменьям, и Антон вспоминал, как этой же дорогой не так давно мать провожала его на учебу в далекий и незнакомый город. Антон не хотел, чтобы мать шла до остановки, но мать настояла. С авоською в руке она то забегала вперед, то отставала, начинала говорить что-то, но вдруг, будто вспомнив неотложное, замолкала…

Было чистое летнее утро. Они шли мимо липы немого — на ней, на самой макушке, было когда-то гнездо аиста, но после того, как немой умер и окна его хаты забили досками, аисты перестали прилетать сюда. И вот показался автобус, помятый, латаный, такие пускали только на пригородные маршруты. Автобус еще издали гремел, подскакивал на колдобинах, и в грохоте его слышалось Антону: «Увезу тебя, увезу…» Увидев автобус, горе свое и тоску свою, мать начала прихорашиваться, поправлять на голове платок — собиралась поцеловать Антона, но тот сделал вид, что не замечает этого… Она заплакала, достала из кармана рубль с копейками и старалась незаметно всунуть деньги в руку Антона. Антон не брал, отстранял руку, говорил, что хватит ему тех, одолженных…

— А помнишь, как пас с отцом коров вон в том углу? — неожиданно перебил воспоминания Антона дядька Ильюк. Он кивнул головой в ту сторону, где поле рогом вклинивалось в лес, и внимательно посмотрел на Антона.

— Помню, почему ж нет, — ответил Антон и тоже посмотрел в ту сторону. Там был когда-то кустарник, в котором любили пастись коровы. Антон сразу же вспомнил тот осенний день, когда вместе с отцом они мокли под спорым сентябрьским дождем — косые длинные нити тянулись густо до самой земли, и нигде от них нельзя было укрыться: ни под тяжелыми намокшими плащами, ни под старой разлапистой елью. Коровы почти не паслись — озябшие, стояли, сбившись в гурт. И тогда отец решил гнать их домой, ничего страшного, если на полчаса и раньше пригонят. Отец вышел из-под ели и стал заворачивать коров. А дождь все лил и лил, и ветер сплетал, свивал нити, что тянулись от неба до земли. И Антону тоже надо было выходить из-под ели, но не хотелось — ноги в сапогах согрелись, и отошли руки, засунутые под сорочку.

— …Расчистили, поле сделали. Гляди ты, как время бежит, — удивлялся старый Ильюк. — Вырос ты, учишься, большим человеком скоро станешь…