Дом, куда мужчинам вход воспрещен - [23]

«Карла отправилась медитировать в свой ашрам и подсунула нам вместо себя беса. Моего мнения никто не спросил. А Королева-то сказала “да”! Плевать я хотела на королев. Долой монархию, к власти возвращается Муссолини!»

Она кричит через дверь:

– Что ты себе думаешь, новенькая? Я не вытянула счастливый билет, и тебе он не достанется! Решила, раз ты молодая да круглая в нужных местах, все у тебя получится? Так не бывает. Мало просто захотеть. Никто не заставит меня передумать, и уж тем более не девчонка, ни черта не смыслящая в жизни. До твоего приезда было лучше. Пакуй-ка свои чемоданы, а мы дождемся Карлу.

Джузеппина спускается на первый этаж, спотыкается, едва успев ухватиться за перила, возвращается к себе, запирает дверь, в последний раз присасывается к горлышку и швыряет бутылку в стену. Остатки вина стекают по голове и плечам Пиноккио.

«Я не ставила крест на любви, это любовь от меня отвернулась!»

17

Как всегда по вторникам, вот уже несколько недель, Жюльетта несет Королеве продукты из магазина. Список неизменно начинается с шести бутылок – стеклянных – минеральной воды «Вольвик», и младшая жилица, всегда предпочитавшая кино гимнастике, безропотно взбирается по лестнице с двумя тяжелыми корзинами в руках.

На лестничной площадке она узнает «Гольдберг-вариации» Баха и улыбается, вспомнив фильм «Английский пациент». Она могла бы воспроизвести его монтаж с закрытыми глазами, настолько крепко засел в памяти каждый эпизод. Она стучит, локтем толкает ручку, входит и, не успев даже пройти на кухню, чтобы избавиться от своей ноши, косится на бамбук на террасе – не высунула ли где свой носик почка?

Уф! Правда, если они цветут раз в сто двадцать семь лет…

Королева стоит в центре комнаты, ее фиолетовые глаза устремлены на Жюльетту.

– Стало быть, ночами ты, оказывается, таскаешься по мальчикам?

На меня стукнули!

– Кто вам сказал?

– У меня хороший слух.

Через три этажа? Бионические радиоуши, не иначе!

– Здесь их не было!

– Этого еще недоставало!

– Вы хватили через край с вашими бессмысленными правилами. По какому праву вы мешаете обитательницам этого дома снова попытать счастья?

– Они пришли сюда в поисках убежища. Я их защищаю.

– Нет! Вы их зомбируете.

Бунтарка резко ставит корзины на пол. Звякают бутылки «Вольвика».

– Им требуется передышка, убежище им нужно, чтобы зализать раны, собраться с силами и идти дальше. А здесь они точно в изгнании. Вы не можете так поступать с ними, любовь – это все!

– Я пережила тысячу…

– Знаю, «тысячу мужчин, тысячу искр». Но не всем же быть такими, как вы, дивами, коллекционирующими любовников.

– Замолчи, Жюльетта! Ты не знаешь, что такое жизнь звезды. Сегодня вечером в Нью-Йорке, завтра утром в Токио.

– Сколько уже лет вы не гастролируете?

Жюльетта смотрит на огромную черно-белую фотографию, занимающую половину стены: портрет мужчины, который хохочет, закрыв глаза. Она впервые читает черные буквы, которыми исчеркано его лицо: «безумие», его синонимы и всевозможные производные: «Рехнулся / Спятил / С ума сойти! / Без ума от радости! / Безумный мир / Сумасшедший дом». «Смешно до безумия» написано красным.

– Смеющийся мужчина – это красиво… В общем, теперь, надо понимать, этого единственного вам достаточно?

– У меня свои резоны.

– Но они-то, они еще слишком живые, чтобы поставить крест на любви.

– Не все такие, как ты, оголодавшая…

– Не такие, как я?! А почему Джузеппина кричала под моей дверью вчера вечером? Никто и не пикнул. Как вы объясните эти крики? Да просто она подыхает, оттого что никого не любит.

– Не лезь ты в это, девочка.

– Куда хочу, туда и лезу. Вы держите их при себе, как подданных, повелеваете ими… потому что вас это устраивает… чтобы не стареть в одиночестве. Вы выпускаете в окно шмеля, а женщины? Им вы подрезали крылья!

– Они улетают отсюда каждый день и возвращаются каждый вечер по доброй воле.

– А вы, когда они возвращаются, проверяете, не провели ли они кого контрабандой.

Королева опирается на подлокотник дивана и, морщась, садится.

Жюльетта не позволяет себе растрогаться от этой мизансцены. А может быть, гримаса адресована ее дерзости…

– Да вы и сами могли бы еще влюбиться.

– О! Я!.. Слишком поздно.

– Вам ведь не возраст мешает пленять, а ваша гордыня. Вы кончите соляным столбом.

– Я кончу как все балерины, которые измывались над своим телом, чтобы превзойти себя, достичь совершенства. Соляной столб без соли и шоколада. Только представь себе жизнь без шоколада. Да и все равно у балетных пачек нет карманов!

Если бы меня обнимал мужчина, мне бы меньше хотелось шоколада.

– Годы самопожертвования ради нескольких минут аплодисментов, – вздыхает Королева. – Сказка, высасывающая все соки. Нет больше энергии на физическую любовь. И потом, признаюсь тебе кое в чем… мы столько раз переживаем экстаз на сцене, что разве только боги могут заставить нас желать иных наслаждений. Равель говорил: «Моя единственная любовница – музыка». А мой единственный роман – с танцем.

– А Фабио?

– Фабио…

Лицо Королевы озаряется и хорошеет на глазах.

– Сартори. Он был директором Миланской оперы… Исключительный человек, утонченный, образованный… У нас были общие вкусы: итальянские озера, бельканто, старомодные особняки…