Дом Иова. Пьесы для чтения - [6]
): Все, повелитель.
Ищущий: Ну-ка, дай сюда!
Подойдя, Уза протягивает Ищущемукнигу.
(Почти вырвав из рук Узы книгу, быстро читает). «Подлинная история праведного Иова». (Листает книгу). А что же дальше?.. Ничего! Чистые страницы! А? (Узе). Ты видел? Видел? (Листает). Чистые страницы! (Трясет книгу, язвительно). Какая глубокая многозначительность! Одни только чистые страницы и ничего больше!.. А сколько их! Нет, ты только посмотри!.. А? (Захлопнув книгу, глухо). Но мы их заполним, верно?
Уза: Как будет угодно хозяину.
Ищущий: Клянусь преисподней! Мы их заполним и очень, очень скоро! Можешь даже не сомневаться. (Швыряет книгу прочь).
Тьма заволакивает сцену.
Картина вторая
Внешняя сторона глинобитной стены, окружающей дом Иова. Когда-то в центре её находились ворота, но теперь на их месте зияет широкий проём, за которым открывается часть внутреннего двора и угол дома.
На небольшом плоском камне, лицом к зрителю, сидит Иов. Взгляд его отрешённо скользит по невидимой для зрителя пустыне. Лицо спокойно.
Вечер. Последние лучи заходящего солнца ещё освещают стену и неподвижную фигуру Иова, но небо на востоке, за его спиной, уже быстро темнеет.
В проёме показываются две фигуры; это соседи Иова – Первый и Второй. В руках у Второго – небольшой мешок.
В продолжение следующей сцены розовые тени быстро гаснут, уступая место светлой лунной ночи…
Первый сосед (неслышно подходя к сидящему Иову): Мир тебе, Иов.
Второй сосед(подходя): Принимай гостей, сосед.
Иов (оглядываясь): Ах, друзья мои!..
Второй сосед (опуская мешок на землю): Здесь рис и немного масла. Не откажи принять, сосед.
Первый сосед: Как говорится, чем богаты.
Иов (протягивая гостям руки): Как незаметно вы подкрались, чтобы сразить меня своим вниманием и тронуть моё сердце вашей заботой! Наверное, только вы ещё и помните старого Иова.
Соседи одновременно пожимают руки Иова.
Первый сосед: Зачем ты так говоришь, сосед. Тебя помнят все. И Ония, и Ареф, и Фарра, и кривой Нассон…
Второй сосед: И Гуся.
Первый сосед: Да, и Гуся тоже. Ты же не думаешь, конечно, что память о добром человеке исчезает, словно капля дождя в песке?.. Нет, Иов, тебя помнят все, и старые и молодые.
Второй сосед: И тебя, и твой справедливый суд.
Первый сосед: И особенно, твои мудрые наставления, сосед.
Иов (неуверенно): Мои… наставления?
Второй сосед: Можешь быть уверен, сосед, и мы, и наши дети храним их, чтобы передать тем, кто придёт после нас.
Иов (тревожно): Постойте, постойте, друзья мои… Что же это такое стало с моей памятью?.. Неужели было время, когда я кого-то наставлял или учил? Невероятно… (Посмеиваясь). Наверное, это был какой-то совсем другой Иов. Не я.
Первый сосед: Да, разве ты только наставлял?.. Э, Иов! Вспомни-ка, как ты всегда был и опорой для бедняка, и заступником для слабого, ну, а для всех нас – примером для подражания.
Второй сосед: Да еще каким, Иов!
Иов: Вы заставляете меня краснеть, друзья мои… (Помедлив, негромко). Ах, если б можно было впрок заготовить эти добрые дела, – как богат, наверное, был бы я сегодня! (Глухо). Если бы можно было наполнить этими делами мешки и сундуки, чтобы откупиться ими от беды в час, когда она приходит! (С неожиданной горечью). О-о! Не сидел бы я сегодня здесь, принимая ваши подношения!..
Первый сосед (постно): Что же теперь поделаешь, сосед. Ты ведь сам учил нас, что на всё воля Божия.
Второй сосед: На всё Его воля, Иов.
Иов (отрешённо): На всё воля Его. (В пустоту, негромко). Жертва Богу – дух сокрушённый. Сердце сокрушённое Он не отвергнет…
Первый сосед: Вот это правильно, Иов. В самую точку.
Второй сосед: Тут уж не поспоришь.
Иов: Посидите же со мной, друзья мои. Отдохните от жары и дневных забот. Смотрите, как здесь хорошо в это время. (Глядя в пустыню). Пока ещё не упали сумерки, взгляните, как далеко проникает туда взгляд, как легко перебегает он от холма к холму, чтобы, наконец, унестись вон к той горной гряде, за которой, говорят, небо сходится с землёй и ангелы спускаются к людям, чтобы исполнить то, что им поручено на небесах… (Глухо). Порой мне кажется, что вот, протрубят рога, запылит горизонт и оттуда придёт спасение мне и моему дому. (Тихо). Глупые фантазии…
Второй сосед (усаживаясь на песок возле камня, на котором сидит Иов): Там ничего такого нет, сосед. Пустыня, да еще эта заброшенная дорога. Отец рассказывал мне, что на каждом шагу там натыкаешься на человеческие кости. Страшное место.
Первый сосед: Страшное место, сосед. (Садится с другой стороны камня).
Иов: Конечно же, вы правы, друзья мои. (Негромко, продолжая смотреть в пустыню). Но отчего-то всякий раз стоит луне подняться над этими холмами и прогнать прочь тени, как мне чудится, что какой-то голос зовёт меня пуститься в путь, от холма к холму, ни о чём не заботясь и ничего не спрашивая, не думая ни о ночлеге, ни оводе, но зато обещая впереди покой и утешение… Какой-то тихий голос…
Первый сосед: Будь с этими голосами поосторожнее, Иов. Сам знаешь, демоны – мастера на разные фокусы. Они только и ждут, чтобы кого-нибудь одурачить, да заманить к себе в логово.
Второй сосед: Говорят, в расщелине у Большого Камня три дня назад видели одного такого. Он был черен и видом походил на кошку.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.