Дом Иова. Пьесы для чтения - [7]
Первый сосед: А я скажу вам, что есть только одно верное средство от демонов. (Понизив голос). Волосы умершего, вымоченные в час новой луны в крови новорождённого ягнёнка. Но сделать это не просто, потому что ягнёнок обязательно должен быть рыжий и с голубыми глазами.
Второй сосед (подозрительно): Где это ты видел ягнёнка с голубыми глазами?
Первый сосед: Так в этом-то и вся штука!
Иов (посмеиваясь): Ах, друзья мои! Ну, мне ли опасаться демонов? Разве осталось у меня ещё что-нибудь, что они могли бы отнять? Может быть, это дыхание? Или эту покрытую коростой плоть, которой я не дорожу?.. Пусть боится их тот, у кого есть, что терять.
Второй сосед: Не говори так, сосед. Страшно представить, что бывает с человеком, который попал к ним в лапы.
В проёме у стены появляется Адаф, слуга Иова. Он неуклюже ступает, подражая походке петуха, то есть высоко поднимает ноги и, время от времени, бьёт себя руками по бёдрам. Короткая пауза.
Адаф (негромко): Кукареку, хозяин.
Иов (тоже негромко): Кукареку, Адаф.
Адаф: С кем это ты тут?
Иов: С нашими соседями, Адаф… Ты ведь помнишь их?
Адаф: Нет. (Медленно обходит сидящих, искоса поглядывая на соседей).
Короткая пауза.
(По-прежнему обращаясь к Иову). Не знаешь, не встречали ли они где-нибудь моих цыплят, хозяин?
Иов: Нет, Адаф.
Адаф: А курочек?
Иов: И курочек.
Адаф: Спроси, может они о них что-нибудь слышали?
Соседи отрицательно качают головами.
Иов: Обещаю тебе, что если они что-нибудь услышат, то обязательно придут и расскажут тебе.
Соседи согласно кивают.
Адаф: Надеюсь, мне не придётся долго ждать. (Сделав еще несколько шагов, настойчиво). А может, всё-таки, что-нибудь слышали?
Иов: Нет, Адаф. Ничего.
Адаф (идёт по сцене): Ладно, тогда пойду-ка я потороплю солнышко… Какое-то оно сегодня непослушное, просто беда. Не желает ложиться спать, хоть надорви себе всё горло. (Исчезает в проёме, и сразу же из-за стены раздаётся его громкий крик: «Кукареку!» Затихая, он повторяется несколько раз и, наконец, стихает).
Второй сосед: Похоже, этот бедняга уже совсем свихнулся, Иов.
Первый сосед: Не боишься жить с ним под одной крышей, Иов?
Иов: Наверное, не больше, чем с самим собой.
Второй сосед (весело): Смотри, как бы он, чего доброго, не принял тебя однажды за рисовое зернышко.
Иов: Скорее уж он примет меня за какого-нибудь из своих цыплят… С тех пор, как его дети погибли вместе с моими детьми, и он вообразил себя петухом, не проходит и дня, чтобы он не вспоминал о них.
Первый сосед: Большое несчастье потерять разум.
Иов: Наверное, ты хотел сказать «счастье», сосед? Ведь разум не стал бы скрывать от него, что его дети давно мертвы. А вот лишившись его, он верит, что рано или поздно они найдутся, стоит ему только хорошенько поискать. Недаром говорится, что разум и надежда – плохие друзья.
Первый сосед: Вот я и говорю: большое несчастье лишиться разума, сосед. Без него мы только тешим себя пустыми фантазиями и бродим в потемках. Ты сам учил нас, что полагаться следует только на то, что достоверно и не вызывает сомнений.
Иов (удивлён): Неужели, я так учил? (С интересом). Ну-ка, ну-ка…
Первый сосед: Да, Иов. Однажды ты прямо так и сказал: «Творец сотворил мир столь простым и ясным, что тот, кто предпочитает блуждать в своих фантазиях…кто предпочитает блуждать в своих фантазиях…» (Вспоминая, второму). Ну, как это?
Второй сосед: «…тот только оскорбляет величие Всемогущего…».
Первый сосед: Вот-вот. «Тот, кто предпочитает блуждать в своих фантазиях, только оскорбляет величие Всемогущего»… Не помню, правда, по какому поводу ты это сказал, да ведь это, я думаю, и не важно.
Второй сосед (сдержано аплодируя): Браво!
Иов: Это мои слова?
Первый сосед: К тому же прекрасные, Иов.
Второй сосед: Тают на языке, словно новый мёд.
Иов: Сказать по правде, они кажутся мне сегодня горше полыни. (После небольшой паузы, глухо). Ай, да Иов. Ай, да молодец. (Бормочет). Как же далеко может забраться человек от самого себя! Так далеко, что, повстречав, уже не узнаёт себя и спрашивает: кто это? неужели я? Кто же тогда из нас настоящий? И что будет, если попробовать забраться еще дальше? (Смолкает).
Соседи переглядываются. Пауза. Иов молчит.
Первый сосед (осторожно): Вроде, ты что-то хотел сказать, сосед?
Иов (возвращаясь): Нет, нет, друзья мои. Ничего… Ничего…
Первый сосед: Тогда мы, пожалуй, будем собираться. (Поднимаясь с земли). Время-то, гляди, к ночи… Прощай, сосед.
Второй сосед (поднимаясь вслед за первым): Прощай, сосед. Не забывай нас в своих молитвах.
Иов: Прощайте и вы, друзья мои. (Протягивает соседям руки). И пусть милость Всевышнего не оставит вас ни сегодня, ни завтра.
Оба соседа одновременно пожимают руки Иова.
Первый сосед: Приятных тебе снов. (Уходит).
Второй сосед: И такого же приятного пробуждения. (Уходит).
Солнечные лучи уже погасли и теперь сцену окутывают сумерки. В глубине её легли чёрные тени, но центральную часть сцены, набирая силу, начинает заливать лунный свет.
Оставшись один, Иовнекоторое время сидит неподвижно. Но вот что-то привлекает его внимание. Он к чему-то прислушивается, что-то его беспокоит; это заметно и по напряжённому взгляду, направленному в небо, и по выражению лица. Тихая, едва слышная, мелодия звучит над головой
"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.
Кажущаяся ненужность приведенных ниже комментариев – не обманывает. Взятые из неопубликованного романа "Мозес", они, конечно, ничего не комментируют и не проясняют. И, тем не менее, эти комментарии имеют, кажется, одно неоспоримое достоинство. Не занимаясь филологическим, историческим и прочими анализами, они указывают на пространство, лежащее за пространством приведенных здесь текстов, – позволяют расслышать мелодию, которая дает себя знать уже после того, как закрылся занавес и зрители разошлись по домам.
Роман «Мозес» рассказывает об одном дне немецкой психоневрологической клиники в Иерусалиме. В реальном времени роман занимает всего один день – от последнего утреннего сна главного героя до вечернего празднования торжественного 25-летия этой клиники, сопряженного с веселыми и не слишком событиями и происшествиями. При этом форма романа, которую автор определяет как сны, позволяет ему довольно свободно обращаться с материалом, перенося читателя то в прошлое, то в будущее, населяя пространство романа всем известными персонажами – например, Моисеем, императором Николаем или юным и вечно голодным Адольфом, которого дедушка одного из героев встретил в Вене в 1912 году.
"Пьесы Константина Поповского – явление весьма своеобразное. Мир, населенный библейскими, мифологическими, переосмысленными литературными персонажами, окруженными вымышленными автором фигурами, существует по законам сна – всё знакомо и в то же время – неузнаваемо… Парадоксальное развитие действия и мысли заставляют читателя напряженно вдумываться в смысл происходящего, и автор, как Вергилий, ведет его по этому загадочному миру."Яков Гордин.
Патерик – не совсем обычный жанр, который является частью великой христианской литературы. Это небольшие истории, повествующие о житии и духовных подвигах монахов. И они всегда серьезны. Такова традиция. Но есть и другая – это традиция смеха и веселья. Она не критикует, но пытается понять, не оскорбляет, но радует и веселит. Но главное – не это. Эта книга о том, что человек часто принимает за истину то, что истиной не является. И ещё она напоминает нам о том, что истина приходит к тебе в первозданной тишине, которая все еще помнит, как Всемогущий благословил день шестой.
Автор не причисляет себя ни к какой религии, поэтому он легко дает своим героям право голоса, чем они, без зазрения совести и пользуются, оставаясь, при этом, по-прежнему католиками, иудеями или православными, но в глубине души всегда готовыми оставить конфессиональные различия ради Истины. "Фантастическое впечатление от Гамлета Константина Поповского, когда ждешь, как это обернется пародией или фарсом, потому что не может же современный русский пятистопник продлить и выдержать английский времен Елизаветы, времен "Глобуса", авторства Шекспира, но не происходит ни фарса, ни пародии, происходит непредвиденное, потому что русская речь, раздвоившись как язык мудрой змеи, касаясь того и этого берегов, не только никуда не проваливается, но, держась лишь на собственном порыве, образует ещё одну самостоятельную трагедию на тему принца-виттенбергского студента, быть или не быть и флейты-позвоночника, растворяясь в изменяющем сознании читателя до трепетного восторга в финале…" Андрей Тавров.