Дом дневной, дом ночной - [52]

По непонятным причинам люди не могут представить себе конец — не только великих вещей, но и ничтожных. А может, оттого и ускользает куда-то реальность, что мы ее себе представляем; может, она не хочет жить в воображении людей, хочет быть свободной, как взбунтовавшийся подросток, и именно потому всегда все иначе, не так, как можно себе вообразить.

На следующий день Лев начал жить в мире, который уже не существовал, который был сплошной иллюзией, мгновенно нахлынувшим, усмиряющим чувства сном.

И жить так было совсем не трудно; даже проще, чем в той, всамделишной жизни. Теперь он выходил в город, как в туман, как в декорации. Строил гримасы людям, смеялся, когда они смотрели на него с удивлением. И позволял себе даже стянуть что-нибудь в гастрономе, но немного, какой-нибудь пустяк, чтобы потом не стало неловко. Он перестал следить за одеждой. Заботился только, чтобы не замерзнуть. Надевал два разных ботинка, а когда нечаянно облил подсолнечным маслом демисезонное пальто, сменил его на одеяло; вырезал дыру и носил, как пончо. А поскольку Лев забросил свои эфемериды и другие расчеты, появилась уйма свободного времени; он подолгу просиживал в парке у реки и пристально изучал каждый камень, каждую стену. Наблюдал, нет ли каких-нибудь симптомов распада. И находил, а как же! Река почти каждый день меняла цвет. Раз была коричневой, темной, как кофе, а то розовой, как шампанское. Камни начинали покрываться морщинами. Мостик ветшал, и Лев с нетерпением ждал, когда люди-призраки провалятся в нереальную воду. Он прохаживался между лотками на овощном базаре и брал из корзин самые спелые плоды. Некоторые кричали на него, другие нет. Он приставал к девушкам в подворотне, но больше шутки ради или же, чтобы преодолеть в себе страх перед заманчивой женственностью в облегающих юбках, да у него и желания не было связываться с кем-то, кого нет.

Лев смотрел и на небо. Оно наводило на него грусть. Что ни день, небо выглядело иначе, как та разноцветная река, потому что звезды двигались как-то хаотично и непредсказуемо. Он часами искал Марс, потому что его не было там, где он должен быть. Млечный Путь был почти не виден. Гора Анны озарялась порой каким-то ярким светом, но он не знал, что это могло быть. Иногда Лев видел людей, людей-призраков, они тоже смотрели на небо, но не казались встревоженными. Целовались под луной, хотя с того дня ее фазы уже было трудно предвидеть. Луна делала что хотела.

Лев ложился спать, и ему снилось, что он не спит, а ходит по городу, таскает с прилавков фрукты, смотрит на речку.

Иногда он делал следующее: засовывал палец в стену и ковырялся в ее теплых подопревших внутренностях. Камень поддавался напору подушечки пальца, крошился, уступал нажатию. Оставалась дыра, которая уже не могла срастись. Как-то раз он видел, как погибал один дом у реки. Выглядело так, будто он усох, стал хрупким и беззащитным. Рухнул под собственной тяжестью и тихо улегся на землю. Осталась лишь одна стена, которую поддерживало соседнее строение. Люди-призраки, похоже, не обратили на это внимания. Проходили мимо пустого места, словно там ничего и не было, словно на их глазах место от дома зарубцевалось.

В такие минуты грусти, смешанной с удивлением, Лев размышлял о себе: существует он или нет. Ощупывал руки и голову, но не мог заставить себя прикоснуться к животу. Боялся, что и там палец, не устояв перед искушением, начнет ковырять дыру, и таким образом Лев проткнет себя насквозь, и уже не сможет срастись, так и останется с той дырой.

Он еще встречал людей, чьи лица казались ему знакомыми. Но все реже. Продавщицу за овощным прилавком сменило какое-то новое, расплывчатое лицо, больше напоминающее кочан цветной капусты, чем человека. Он перестал встречать также директора лицея, соседа со второго этажа. У Льва сложилось впечатление, что в большой квартире живет теперь кто-то другой, гладкий, скользкий, с рожей, поблекшей от света, выбриваемой по утрам дочиста, всегда с телефонной трубкой в руке, в которую он сцеживал свою книжную премудрость и выигрывал все радиовикторины. Не было также двух девочек, похожих, как две капли воды, которые из года в год резвились на крыше гаража. Теперь, когда становилось тепло, там располагались молодые худощавые женщины, подставляя белые животы тусклым лучам солнца. Солнце, впрочем, уже не покрывало загаром кожу, как некогда, а испепеляло ее, от него кожа делалась серой, как застиранный джутовый мешок.

А знакомыми были: женщина, про которую он думал, что она давно умерла, поскольку знал ее еще со времен войны, и парень с волосами до плеч, провинциальный хиппи — Лев видел его почти каждое утро на мосту, около выветрившейся статуи святого Яна Непомука; парень проходил по мосту и сплевывал в реку. Может, он шел на работу, ведь была же, наверное, где-нибудь какая-нибудь работа. Например, Лев слышал, как гудел за горой «Бляхобыт», порой по ночам там вспыхивало зарево грязно-желтого цвета.

Плачь, — говорил он себе, что казалось ему вполне уместным, хотя, если честно, то была не настоящая грусть. Иногда ему это удавалось. Он вставал на перекрестке улиц Пястов и Подъяздовой — и плакал, а монстры-автомобили проезжали мимо и никакого вреда причинить ему не могли.