Дом - [3]

А ведь как хорошо всё начиналось. Получив большой заказ на оформление гостиницы.

А это была и мозаика в холле, и настенные росписи, и лепнина, и пейзаж в каждый номер.

В целом по договору выходила приличная сумма. Взявшись за выполнение работы втроем с друзьями, Семен Пихтов через какое-то время остался один. Получив большую часть заработанных денег, друзья испарились. Хорошо, хоть грандиозные работы по самому зданию были закончены. Но незатейливые пейзажи легли целиком на Семена. Что впрочем, его не особо удручало. Единственное, что омрачало его существование так это внезапно пропавшие друзья-товарищи. Впрочем, он к такому почти привык, и не удивлялся. Было уже такое в его жизни. Было.

Однажды, проснувшись поутру с хмельной головой, он обнаружил, что совершенно один. Жена его бросила. Собрала вещи и исчезла, не оставив ни записки, ни единой своей вещи. С тех пор он её и не видел. Ни её, ни своей дочери Анастасии, которой нынче шел уже шестнадцатый год. И Семен решил изменить свою жизнь. Он бросил пить совсем. Что для творческого человека почти невозможно, а для художника просто немыслимо. После этого «судьбоносного» поступка жена не вернулась, но значительная часть друзей потеряла к его персоне всяческий интерес. Зато Семен почти перестал мучиться «непризнанной гениальностью», и топить её в омуте алкоголя. Появились деньги, которые он стал откладывать. А потом неожиданно для себя пустил на строительство дачи. И пока шло это строительство, Семен был счастлив. Всё было, наконец так, как он хотел. И маленькое крылечко с козырьком и точеными балясинами. И камин с мраморной полкой и коваными дверцами. И витая лестница на второй этаж — мансарду, полностью занятую под мастерскую. И застекленный скат на крыше. Ведь ничего нет лучше, чем писать при естественном солнечном свете. И уютная кухонька с прекрасной плитой, грилем, и старым дореволюционным буфетом, купленным у соседки Клавдии Ивановны за смешные деньги. И большая спальня с широкой и мягкой кроватью. Кровать, пожалуй, единственное, что осталось невостребованным. Не привык Семен спать на кровати один. Поэтому спал он либо на диванчике в мастерской, либо на первом этаже, на диване у камина. Заглянет, бывало в спальню, недоуменно покрутит головой, вытрет пыль, вымоет пол и закроет до следующей уборки.

Городскую же свою квартиру художник сдал молодоженам, платившим аккуратно и в срок. Полученные деньги складывал. На пенсию, как окрестил он про себя эти вложения. А на самом деле он мечтал отойти от дел и заняться настоящим творчеством, для души. Вот тогда, эти накопления и пригодятся, думал Семен. Творчеством он и вправду занимался. Писал картины урывками, зачастую к ним возвращался, чтобы что-то подправить и изменить. Картины свои никому не показывал, и никому о них не говорил. Боялся, что не то чтобы не поймут, а что неправильно истолкуют, что гораздо страшнее. Ведь как говорится: «Дуракам закон не писан. Если писан, то не читан. Если читан, то не понят. Если понят, то не так…». Да, собственно, и не нуждался он в досужих мнениях и оценках. Гораздо важнее самому считать свои картины совершенством, чем слышать от других. А совершенством он их назвать не мог, поскольку малейшего огреха себе не прощал. Что касается темы картин и стиля, то ни абстракцией, ни сюрреализмом в чистом виде они не были, но вот пейзажи на них были странные, а персонажи на картинах ещё страннее. И чтобы рассказать их сюжет и потаенный смысл, нужно отдельное повествование сопоставимое по толщине со средневековым трактатом или романом эпохи возрождения.

***

Пенсионерка Клавдия Ивановна провела весь день у окна, ухаживала за цветами. От телевизора она устала. А любимые сериалы шли только вечером. Поэтому все свободное время посвящала своему «саду». Протирала влажной тряпочкой листики. Баловала своих любимиц разными подкормками и удобрениями. Рыхлила землю. Травила мошку, заводящуюся в цветах. Ждала, когда распустятся очередные набухшие бутончики, а мимоходом поглядывала на жизнь за окном. Отсюда, с высоты четвертого этажа ей хорошо было видно все происходящее почти до перекрестка, образованного Красноармейским переулком с улицей 50лет Октября. А посмотреть было на что. Почти каждый Божий день на перекрестке происходили аварии. По странному стечению обстоятельств, но водители, прекрасно знающие правила дорожного движения, ни в какую не хотели друг другу уступать. Хотя светофор работал исправно, и все знали, что переулок Красноармейский дорога второстепенная, а 50лет Октября главная. За пятнадцать лет пенсии Клавдия Ивановна была свидетелем стольких аварий, что стала разбираться в ПДД не хуже иного инспектора дорожного движения. Была она и свидетелем нескольких краж и драк. В органы о происшедшем, однако, не докладывала, наученная горьким опытом, что потом свидетельницей так по судам затаскают, что все на свете проклянешь. И надо же было, такому случится, что именно на её глазах незнакомый мужчина в черной кожаной кепке, стоящий под её окнами внезапно распластался на мокром асфальте, раскинув руки, словно пытался обнять дорогу. Сеня! Ёкнуло сердце, и пронеслась первая мысль в голове. Сеня наш! Причем она ведь прекрасно видела, что незнакомец на асфальте, совсем не ёе бывший сосед Семен Пихтов. Но дикую эту, невесть откуда взявшуюся мысль, она ничем пояснить и оправдать не могла. Следом её посетила другая, не менее странная уверенность. Убили! Незнакомца именно убили. В этом у Клавдии Ивановны была такая уверенность, что она без колебаний могла поклясться на библии. Впрочем, не придав особого значения этим своим внезапным предчувствиям, она осталась у окна и увидела их подтверждение. К незнакомцу первой приехала машина с мигалкой, и тело окружили люди в форме. Затем тело небрежно закинули на носилки и погрузили во вторую машину, приехавшую гораздо позже первой.