Дом блужданий, или Дар божественной смерти - [15]

- Натанчик, а ты знаешь, что наш Мишка Мятлев на старости лет учудил, перешел со стихов на прозу и окарикатурил всех нас в очередной нетленке под странным названием, аж не упомнил, - почти нараспев проговорил срывающимся фальцетом Кроликов, причем отнюдь не травоядно блеснули его резцы, и тут же, делано благодушно обратился ко мне:

- Миша, как полностью называется твой роман?

- Да ладно. Проехали. Не слушайте вы его сказки, братцы. Я ещё не закончил окончательный вариант, уже восьмой раз переписываю, умения не хватает. Вот переработаю, дай Бог, издам и тогда каждому по экземпляру с трогательной надписью, клянусь, подарю.

- Хоры. За это и выпьем, - примирительно произнес юбиляр, и наши уральские рюмки с великолепным хрустальным звоном соединились над столом. Гип-гип-ура! Затем Натан все-таки беспрекословно отправил детей в детскую, щедро оделив их конфетами и другими сластями.

Мы расселись свободнее, расслабились и заговорили внезапно все сразу, обращаясь бесцеремонно то к ближайшему соседу, то через его голову к следующему едоку, то переключались визави. Женщины, впрочем немедленно выделились и согласованно затарахтели о способах приготовления тех или иных блюд. Я волей-неволей стал переговариваться

- Слушай, а что ты жену свою не захватил, я очень твою Машу люблю, хоть она и высокомерной стала, тоже мне философ в юбке! Вот у меня кандидатская степень уже двадцать лет, меня в восьми странах цитируют, израильский университет собирается почетным профессором провозгласить, все-таки я не только писатель, а историк в первую в очередь, мои книги по этикету не только в Тель-Авиве и Хайфу, они есть и в Ватикане, и в Кембридже, и даже в Библиотеке Конгресса США. Так я порой, не застав тебя, начинаю только беседу с Машей, а она ни в какую, даже о здоровье моих детей не спросит, а ведь дети это же святое, - вдруг стал снова выговаривать мне он.

- Слушай, ты же толком не пил, а пьян. Сколько можно талдычить об одном и том же. Мы же этот вопрос с тобой уже обсуждали. Ты вот меня постоянно упрекаешь в беспамятстве, а сам - хорош гусь - заладил одно и то же, сказку про белого бычка, - хмуро ответствовал я.

- Нет, ты все же скажи Маше, она не права.

- О,кей, передам обязательно. Только не надейся, результат будет отрицательный.

Арфистка, различив в нашей беседе аккорды возможной перепалки, дернула мужа за рукав и попросила передать ей заливное. Выговорила опять же шепотом, что он плохо за ней ухаживает.

Калькевич утих, успокоился и занялся мастерским перекладыванием всевозможной еды на тарелку верной подруги.

И все-таки разговор за столом перешел постепенно на женщин, на любовные истории. Все стали рассуждать о делах давно минувших дней, досконально вспоминать неутомимость Мишки Мятлева, например, то бишь меня, в пикантных различных ситуациях. Я сидел, хлопал ресницами, веки мои тяжелели, и втихую подливал себе водки. Совсем забыл, подлец, что дал Маше честное слово не пить, вернее, пить аккуратно, никак не больше трех-четырех рюмок. А ведь махнул уже не меньше десяти, ну да ладно, пока еду домой протрезвею.

Незаметно пролетело часов пять-шесть. За окном стемнело. В кухне зажгли свет, красивая восьмирожковая люстра давала по углам причудливые тени. Сыновья Гараджева и Калькевича давно убежали на улицу и постоянно звонили, балуясь, по мобильнику; во-первых, от скуки; а во-вторых, чтобы аккуратно извещать о своих передвижениях, дабы не волновать излишне впечатлительных родителей (Москву трясло, два якобы чеченских взрыва изрядно перепугали население столицы, всем постоянно мерещились всякие ужасы, которых между прочим и на самом деле было к тому же в избытке).

Натан как-то погрустнел, стал посматривать на новые часы, их подарил вчера уважающий делового зятя тесть. Часы были механические, супермодные и стоили как минимум несколько тысяч долларов. Мы поняли несложный намек и стали прощаться.

В два приема спустились в лифте на первый этаж панельной "башни", вышли на улицу. Натан забрал сына, подошедшего к подъезду, и, помахав нам рукой, обнаженной по локоть (он вышел в стужу в одной фланелевой рубашке в крупную клетку), разгоряченный разговорами, более-менее искренними славословиями и удавшимся застольем, скрылся за железной входной дверью.

Сын Калькевича меж тем зашелся в доподлинной истерике. Он требовал всенепременно отправиться домой только на такси, мол, именно это и обещали вероломные родители. Сконфуженный отец пытался урезонить любимое чадо, но то ли стеснялся применить обычные доводы, хотя бы силу, то ли не хотел привлекать наше, уже постороннее внимание. Арфистка квохтала над сыночком что есть сил, словно курица с цыплятами, и мы с Кроликовым незаметно, по-английски дали дёру в сторону вожделенного метро, где вскоре расстались вполне довольные приемом и друг другом, пообещав легкомысленно непременно созвониться на следующий же день.

Я вернулся домой почему-то совершенно голодный и удивил Машу тем, что тут же достал из холодильника грибной суп, который съел прямо из кастрюли, прихлебывая через край и не разогревая. Она никак не могла взять в толк, что алкоголь нуждается в связывании спиртовых молекул как можно большим количеством нейтрализующей жидкости.