Дом без ключа - [45]

— Извини, — сказал Жюль.

— Ничего.

— Я все понимаю…

— Не все! Ты не спрашиваешь — «а зачем?», но я все-таки отвечу. Потому, что эти жертвы — ничто в сравнении с теми, какие понадобятся Гитлеру завтра или через год. Чем быстрее покончат с Гитлером, тем меньше крови прольется, в том числе и немецкой. Вот в чем суть!..

Почему именно этот разговор вспомнился сейчас? Жюль перебирает бумаги и думает о товарище из Берлина. После той встречи он ни разу не видел его — не было ни повода, ни возможности. О том, что тот жив и работает, Жюль знал только из коротких писем, привозимых курьером, — писем, текст которых был сух и краток до предела.

Звонок телефона возвращает Жюля из Берлина в Париж.

— Это кафе «Дижон»? Я хотел бы заказать столик!

— Это зоосад! — говорит Жюль и вешает трубку.

Новый звонок раздастся примерно через полминуты: пароль убедил абонента — техника со станции, — что в конторе нет посторонних. Жюль откладывает бумаги и ждет вызова.

Телефон не запаздывает.

— Алло?

— У меня дежурство, старина, и очень удачное.

— Я так и подумал. Как мой номер?

— Не прослушивается, я проверял… Старина, мне удалось зацепиться за одну линию. Помнишь, она тебя интересовала?

— Неужели Рейнике?

— Он самый. Живет в Булонском лесу, но не в гестапо, а на частной квартире, его телефон обслуживается обычным коммутатором.

— Не может быть!

— Представь себе! Сейчас я как раз поймал такое, что выходит из ряда вон! Счастье, что я вовремя подключился… Завтра немцы — ты слышишь! — оккупируют свободную зону! У меня голова идет кругом, старина.

— Завтра? — говорит Жюль. — Это точно?!

«А Жак-Анри поехал в Марсель. Предупредить его и Поля? Но как?» Жюль подносит губы к самому микрофону, словно боясь, что их услышат.

— Ты мог бы вызвать Марсель? От себя?

— Нет, конечно!

— Никак?

— Говорю тебе, нет.

— Попытайся?

— На междугородной работают немецкие телефонисты… Кстати, ты мне напомнил… Рейнике говорил что-то о телефонных палатках в Версале. И о каком-то капитане Шустере. Похоже, боши собираются разместиться там — какая-нибудь часть или штаб. А?

— Мало ли их в Версале!.. Постой! Ты говоришь — палатки?

— Рейнике беспокоится, что телефонистам станут мешать. Предупредил полицию и жандармов, чтобы не совали в палатки нос.

— Можешь соединить меня с номером?

— С каким угодно! Хоть с телефоном Штюльпнагеля!

— И сам выключишься.

— Идет. Называй номер…

Жюль называет и успевает спросить:

— А линия не прослушивается?

— Говорю тебе, свободна! Соединять?

— Я готов…

Далекий мужской голос отвечает на вызов.

— Выгляни в окно, — говорит Жюль.

— Это еще зачем?

— Не спрашивай! Взгляни и скажи, что ты видишь?

— Почтальона… Пьяного старика Жиго… Патруль прошел… Старик Жиго ретировался в подворотню…

— Ищи палатку.

— Вижу. В конце улицы. Ну и что?

— Немедленно уходи!

— Зачем?

— Уходи как можно скорее и брось все.

— И чемодан?

— Да, рацию получишь другую. Ты понял меня?

— Конечно. Но я не одет.

— Исчезни из Версаля и больше никогда там не появляйся. Вечером будь в пассаже «Лидо», я подойду к тебе… Вечером, в пассаже «Лидо»…

— Я понял…

— Жюль вешает трубку и встает. Надо ехать в Версаль. Немедленно! Убедиться самому, что радисту удалось уйти… Но пока он доедет, пройдет уйма времени. Как быть?.. Это просто счастье еще, что Жак-Анри разгадал гестаповский трюк с палатками, а техник на редкость кстати нашел телефон Рейнике. А не пригодится ли полковник из организации Тодта? Он будет в полдень в баре.

До бара Жюль добирается на старом, отслужившем свой срок автобусе. В «Эпок» все телефоны переключены на старшую конторщицу, которой дан наказ отвечать, что господин Легран в отъезде, а Жюль, захворав, отправился к врачу и сегодня не вернется. Автобус плетется, приседая на перекрестках. Подолгу стоит на остановках, и Жюль, стиснутый на площадке двумя толстыми бретонками, печально вспоминает московский троллейбус — такой быстрый и удобный. Доведется ли ему еще поездить на нем? Перед самой войной по улице Горького до «Динамо» стали ходить двухэтажные машины; на верх с задней площадки вела лестница, похожая на корабельный трап, и кондукторши, стоя у нижней ступеньки, веселыми голосами кричали: «Которые на чердаке, все платили за проезд?» Жюль сажал на колени пятилетнюю дочь и показывал ей в окно Петровский парк и новый дом на площади Пушкина, и сам с не меньшим любопытством, задирая голову, разглядывал скульптуру женщины на крыше этого углового дома, появившегося за месяцы одной из его командировок. Сам он с семьей жил в старом здании с коридорной системой, где майоры и комбриги по утрам здоровались в очереди на ванну и где жены привыкли не удивляться долгим отлучкам мужей, а ждать и не расспрашивать почтальонов, не затерялось ли где-нибудь письмо. На дверях ванной, помнится, висело суровое объявление, написанное женоргом: «Соблюдая личную гигиену, помни о гигиене товарища!» — и командиры, моясь, побивали все рекорды по части быстроты…

У площади Пигаль Жюль, проскользнув меж бретонками, спрыгивает с подножки. Поправляет смявшийся пиджак и с самым беспечным видом входит в бар. Полковник уже за стойкой, тянет через соломинку из высокого бокала свой аперитив.