Дом ангелов - [48]

На следующий день он решил покинуть уличный ад и провести остаток лета с Фредериком под автострадой. Была, несмотря ни на что, какая-то буколическая нотка в этом жилище на границе города, там росла травка, бегали вокруг удравшие из аэропорта Руасси кролики, глаз мог отдохнуть на зелени, да и до Венсенского леса рукой подать. Фредо — жалкий тип, но не более, чем он сам; объединив свои невзгоды, они скрасят одиночество. Он наведет порядок в его бивуаке, наладит быт, научит его начаткам кулинарии. Он поможет ему и тем спасется сам. Вместе они выберутся из нищеты и через год-другой отпразднуют воскресение! Поход занял у него целый день, потому что путешествовал он, как некогда праздные короли, со всем домом, а у переполненной тележки вдобавок сломалось колесо. У него ничего не было, но и это ничего весило слишком много, и приходилось влачить его, как тяжкое бремя. Когда идешь пешком, Париж, при его длине едва ли в двенадцать километров, становится лабиринтом, каждая улица уходит на века в глубину, расстояния измеряются не в километрах, а во времени. Антонен останавливался каждый час, так он был слаб. Он не ел ничего существенного уже два дня. У лужайки Рейи, полной выехавшей на пикник публики и окруженной деревьями, дышалось легче. Близость леса вносила свежий сельский тон в засилье бетона и каменных фасадов. На деревьях заливались птицы.

Добравшись наконец до места, усталый и голодный, Антонен увидел, что жилище Фредо окружено заградительной лентой. Он громко позвал его, спросил по-английски тамилов, которые, смутившись, отвели глаза. И тут из машины без опознавательных знаков, припаркованной неподалеку на тротуаре, выскочили двое — два типа в штатском с повязками на левой руке.

— Антонен Дампьер?

— Это я.

— Судебная полиция. Вы арестованы за убийство Фредерика Делавуа.

Не успел он и слова сказать, как на нем защелкнули наручники и втолкнули в машину.

Глава 17 Свободное падение

Антонена привезли в комиссариат на авеню Домениль. Факты были таковы: Фредо нашли вчера вечером задушенным электрическим проводом. На месте преступления были обнаружены отпечатки пальцев Антонена. Их часто видели вместе: это делало его главным подозреваемым. Его заперли в темной камере с лужицами крови на полу и следами рвоты на плинтусах. Ему было не привыкать. С обтрепанной страницы эротического журнала, валявшейся на полу, смотрел огромный сосок, разъеденный сыростью.

Против всяких ожиданий арест его воодушевил. Вернулась былая блажь. Ему хотелось быть виновным — не прошло и часа, как он признался в преступлении. Он так хотел уничтожить Фредо, что мог без труда взять его убийство на себя. Невероятная гордость наполнила его, смягчив горе от потери друга. Наконец-то он пребывал на высоте своих чаяний. На первом же допросе он признал вину, раздуваясь от сознания собственной внезапной значимости. Он был так точен в деталях, что и сам в конце концов поверил в свой вымысел. Инспекторы сменяли друг друга, удивляясь такой готовности сотрудничать. Морщась от запаха, они поглядывали на него с насмешкой. Видок у него был, конечно, подозрительный. Все по очереди выслушивали его версию, и он старался придерживаться каждый раз одной и той же. Его кололи по всем правилам. Но ему это было не нужно. Попроси его, он признался бы и в геноциде.

Кое-какие детали не сходились. Антонен утверждал, что задушил Фредо спящим в спальном мешке, а тело было найдено в траве неподалеку со следами борьбы. Когда его спросили о времени преступления, он наобум назвал девять вечера, в то время как вскрытие показало, что смерть наступила около полуночи. На вопрос о мотиве он ответил:

— Фредо распустился, пришлось его проучить.

Он так путался в показаниях, что вызвал подозрения офицера судебной полиции. На следующий день ему назначили адвоката. Это был парень моложе Антонена, почти мальчишка, в сером плаще под Богарта, прятавший свою юность под натужной серьезностью. Неопытность сквозила за каждым его шагом. Он был хорошо воспитан, то запинался, то иронизировал. Он уговаривал Антонена отказаться от своих показаний, советовал не подписывать протокол. Тот смотрел на него свысока: это его преступление и он не откажется ни от одного слова. Адвокат вспылил, вежливости не хватило:

— Если вы кого-то покрываете, то будете отвечать за дачу ложных показаний, если же несете вздор — это из области психиатрии. Как я могу вас защищать, когда вы и мне лжете?

Он пригрозил, что больше не придет. Антонен его не удерживал и твердо стоял на своем. Полицейские ему тоже не верили, но убийство бомжа представляло мало интереса, и готовый виновный их устраивал. Его передали следственному судье, секретарь записывал показания. Судья, женщина лет сорока с длинными черными волосами и запавшими глазами, заставила Антонена трижды повторить его версию и поинтересовалась, имеет ли он выгоду от признания себя виновным. Отчаявшись что-то из него вытащить и за неимением других ниточек, она решила отправить его в тюрьму Френ.

Несколько дней Антонен прожил в эйфории. Печаль по Фредо компенсировалась сознанием выполненного долга. Он сидел с убийцами, с крутыми парнями в татуировках, с налетчиками без чести и совести и гордился тем, что принадлежит к братству отверженных. В камере он спал на полу, отвыкнув за столько месяцев на улице от кровати. На него смотрели как на мелкую сошку, шпану, из-за сомнительной гигиены его сторонились и прозвали Вонючкой. Ему было плевать. Судьба его свершилась. Будь жив его отец, он гордился бы им. Он послал длинное письмо Изольде де Отлюс, подробно признался ей во всех своих планах. Рассказал о снизошедшем на него откровении людской мерзости, о своей метаморфозе в пророка истребления, о своих неудачах и наконец о победе — убийстве Фредо. Он даже планировал, добавил он в постскриптуме, взять ее в союзницы, уверенный, что вместе они совершат великие дела. Он ни о чем не жалел — разве только о том, что больше никого не прикончил. Зная, что все письма в тюрьме читают, он надеялся убить двух зайцев: вернуть уважение этой женщины и придать достоверности своему запротоколированному рассказу. Она, разумеется, не ответила. Через два дня пришел адвокат.