Должность - [12]

 «Решением Гос. Комиссии тов. Антушкину Сергею Леопольдовичу присвоена квалификация: «Актер провинциального театра».

 Стоит ли описывать, какое счастье я испытал, наконец-то получив документальное подтверждение своим тайным способностям и надеждам? Достаточно сказать, что в общаге я впервые в жизни пропьянствовал всю ночь с другими, не менее счастливыми лицедеями.

 Ближе к утру, подойдя к зеркалу, я получил поздравления от хриплого своего альтер – эго, которого, кстати, к тому времени я совсем перестал бояться.

-Поздравляю, Сережа.

-Спасибо.

-Не благодари, ты все сделал сам.

Не поняв, что хриплый имеет в виду, я подошел к столу, выпил из горлышка «смирновки» и присоединился к спящим вповалку однокашникам.

 Уже потом, протрезвев и вспомнив ночной разговор, я задумался: а не имеет ли отношение мое альтер – эго к гибели моей матери, получению мной за нее компенсации? Спросить было некого – хриплый больше не появлялся.

 Тогда еще существовала практика распределения и меня направили в Ж… Не тот Ж…, где я провел скучное свое детство, а в другой, А…ной области.

 Ж…ский драматический поразил меня своей величиной и красотой. Здание в два этажа, на крыше – вздыбленный конь, просторные гримерные, до черта всякого театрального скарба.

 Директор Килкин встретил меня приветливо, но ролей значительней Скалозуба не давал.

 Я стал примой только тогда, когда в моей жизни появилась она.

5

 Она – это Ада Серапионовна Модистова, любительница театра и жена могущественного в  Ж… чиновника. Чиновник сей, при  всей своей госзначимости, был совершенным импотентом, и смотрел сквозь пальцы на любовные интрижки жены.

 Ада Серапионовна покорила меня сразу и целиком: словно в адскую геенну, я проваливался в ее благосклонное и весьма настойчивое внимание. Она была старше меня на десять лет, тучна, как корова, с тремя подбородками и оспинами на широком лице, но не более чем через неделю мы уже жили вместе в домике на две семьи в центре Ж…

 Я стал примой, но, к удивлению моему, счастья это мне не доставило. Любовница отнимала у меня всю зарплату до копейки и – стыдно признаться – поколачивала.

 Были моменты, когда я на полном серьезе подумывал убить ее и спрятать труп в подвале и, видит Бог, это был бы не худший вариант.

 Она называла меня «Серёжик», немилосердно растягивая букву «ё», не стеснялась всюду демонстрировать наши отношения, игриво шлепала меня по попе на людях. Как же я ненавидел ее и проклинал тот день, когда связался с ней! Но внешне моя ненависть никак не проявлялась: и дома, и на работе я неизменно называл ее «Адочка Серапионовна», целовал в соленую щеку и безропотно отдавал зарплату. О, жадная тварь, – куда ей столько?

-Пожалуйста, Адочка Серапионовна, дорогая,- говорил я, мило улыбаясь, и протягивал ей смятые банкноты.

 Между тем так долго продолжаться не могло – я был еще достаточно молод, молодость лихорадочно искала выхода и нашла его в объятиях Машки.

 Машка была единственной в пуританском Ж… гулящей женщиной, и ее появление вызвало целую бурю среди ханжески настроенных обывателей: на центральной площади даже прошел митинг под лозунгом «Долой позорное явление – проституцию!». «Позорное явление» тем временем принимало у себя на квартире не кого-нибудь, а самого мэра города. Постепенно буря в  городе сменилась бурей в стакане воды, а вскоре, ж…вцы даже стали кичиться наличием в родном Ж… представительницы первой древнейшей – это делало их болото чем-то похожим на столицу.

 Но в отношениях Машки и меня была странность, поверить в которую почти невозможно. Еще бы, в наш-то век, век бумажно-каменный, где бумажные мысли и каменные сердца…   Да, - Машка любила меня бесплатно. Именно поэтому она - единственный человек, при  воспоминании о котором мне становится больно даже во дворце.

Глава пятая Поэзия и проза

1

  Это был невзрачный, плохо освещенный зал. Мимо нас бродили призраки: сомнамбулически – инертные юноши  и лихорадочно – игривые старики; девицы, похожие на выловленных из океанских глубин придонных рыб, плоские и прозрачно-бледные; старухи с будто нарисованными лицами. Отчего-то меня не покидало ощущение:  я нахожусь на кладбище и, кажется, даже чую тленный дух.

 Время от времени какой-нибудь призрак подходил  к нам и говорил, искательно улыбаясь, преимущественно Олегу Власычу:

-Нельзя ли выделить средства, так как… Не получиться ли так, что… Не стоит ли заранее обеспокоиться тем, что…

 Олег Власыч брал за пуговицу, успокаивал, а в конце непременно добавлял:

-Естественно, если победит…

 Тут он совершенно неповторимо кидал на меня свои  глаза – ракушки, и я спешил стряхнуть их с костюма.

  Вспомнился и краткий разговор Олега Власыча с Семеном Никитичем по дороге сюда.

-На хрена мы тратим деньги на этих импотентов? – сердито говорил Семен Никитич, глядя в окно на пузырящиеся лужи.

-Дань традиции,- вздыхал Олег Власыч,- Редко кто начинал, не подкупив интеллигузию… Тем паче, что сейчас это – сущие копейки.

 Я, по обыкновению своему, ничего не понимая, сидел между ними и глядел на волосатый загривок шофера.