Доля ангелов - [20]

  - Значит, у них еще стыд остался. Так может, они еще не совсем безнадежны? Может, не надо было так?

  - Ты как - сам Ему это скажешь, или мне пойти? - язвительно осведомился бледный Михаил. Гавриил подумал несколько мгновений.

  - Нет, - сказал он. - Не надо. Я понял.

Порох, туман и перец

Истории бывают разные.

  Некоторые поучительны. Некоторые - неприятны. Некоторые затянуты так, что рассказчика такой истории хочется подвергнуть мучительной смерти уже после того, как песочные часы перевернули всего лишь второй раз.

  На некоторых историях лежит печать тайны, и у них нет настоящего конца, потому что его некому рассказать.

  А в некоторых набито столько приторной морали, что даже у отца-иезуита скулы сведет от тоски.

  Но эта история не из таких. Она пахнет свежими пряностями, там плещут волны и... ладно, может быть, это всего лишь булькает в чугунном котле похлебка, щедро сдобренная жгучим кайенским перцем. Одна лишь ложка такой похлебки вышибает слезы даже у боцмана с луженым горлом, а пожар в желудке можно унять только пинтой крепкого эля.

  Это история про Джона Стейка и его корабль. Или про Джона Стейка и его ручную крысу. Или даже про Джона Стейка и его единственную на свете любовь.

  Кстати, про эль... Готовьте денежки, господа. Историю можно рассказать и просто так, но рассказчику-то нужно выпить.

  Итак...

  

  Джон Стейк и его трехмачтовый галеон «Эскалоп» были известны по всему Караибскому морю и островам, которые это благословенное и лихое море омывает. Раньше, пока галеон принадлежал знаменитому корсару Ржавой Бороде, он назывался «Золотая выпь». Говорят, что еще раньше на его корме красовались буквы, складывающиеся в название «Пеммикан», но кто это говорит? До сих пор всякое болтают пьянчуги в тавернах Порт-Ройяла - например, Барбос Джедедайя, да кто ему поверит-то? Найдется ли хоть один корсар в своем уме, который бы назвал боевой корабль, пропахший от киля до клотика порохом и кровью, в честь вяленого мяса, которое придумали краснокожие?

  Вот и Джон Стейк в это не верил, и потому, выиграв в карты «Золотую выпь», тут же велел переименовать ее в «Эскалоп». Капитан Стейк, по его собственным словам, «любил повеселиться, особенно - пожрать», а больше всего уважал толстый, сочный кусок говядины, отлично прожаренной на угольях. Сказывалась юность, проведенная с антильскими буканирами, для которых превыше мяса и шкур нет ничего, и даже божатся они матерно, непременно упоминая филе и окорок.

  - Значит, так, - сказал Джон Стейк, вставая из-за игорного стола и сгребая в свою черную шляпу выигрыш. - Твоя «Золотая хрень» теперь моя? Вот и славненько. Будет «Эскалопом».

  И Стейк весело ухмыльнулся прямо в лицо Ржавой Бороде, заскрежетавшему зубами от такого оскорбления. Борода потянулся за своим катлассом, да не тут-то было - по традиции таверны «Три Дорады», все оружие здесь сдавали на входе угрюмому вышибале, который, хоть и однорукий, а бил единственной оставшейся клешней, точно молотом. Так что корявые пальцы рыжебородого пирата только цапнули пустые кожаные ножны и сжали их до скрипа.

  - Всем привет, - галантно попрощался Стейк, чмокнул в губки Вертушку Молли, плотоядно на капитана глядевшую, и отправился восвояси. То есть, на «Эскалоп».

  

  С тех пор прошло много лет.

  Даже бесчисленные кренгования не спасли галеон «Эскалоп» от старости. Век корсара короток, но еще короче век его корабля. Сколько их - сгоревших, пробитых ядрами, издырявленных точильщиками-тередо, разбитых штормами - лежит на дне под волнами Караибского моря?

  И все-таки «Эскалопу» повезло больше. Много раз его палуба бывала залита кровью до планширя, и еще больше раз - завалена золотом. Хитрый Стейк обводил вокруг пальца испанские эскадры и уворачивался от идальго и кабальеро, мечтавших увидеть его на рее, а красный галеон - переименованным в какой-нибудь «Педро Хуан де Энкрусильядо» или еще что похлеще. Но кастильским гончим не повезло.

  Скрипя шпангоутами, старик «Эскалоп» дотащился до старушки Англии, и там Джон Стейк, получивший на руки корсарскую амнистию, в тот же хмурый сентябрьский день продал галеон какому-то ирландскому доктору с блудливой фамилией. Команда, из тех, кто пожелал спокойной старости, сошла на берег, получила свою долю добычи и растворилась в туманах Альбиона. Корабельный врач открыл свою зубодерню («Чистые клещи», кажется, шикарный двухэтажный дом где-то в Бристоле), корабельный плотник стал уважаемым краснодеревщиком. А капитан Джон Стейк исполнил давешнюю мечту.

  Стал владельцем и поваром собственной таверны.

  Надо ли упоминать, что прежняя ее вывеска сгинула без следа, а над дверями теперь красовалась кормовая доска с галеона «Эскалоп»?

  Наверное, нет.

  Зато надо упомянуть, что хозяев в таверне «Эскалоп» было трое. Двое людей, и одна крыса. Но давайте по порядку, а значит - немного вернемся назад.

  

  Когда Джон Стейк с тяжелым сундуком шагнул по прогибающимся сходням с борта своего (теперь уже бывшего) галеона, на причале Плимута он остановился, поставил у ног свою ношу и оглянулся назад.

  - Да, были времена, - задумчиво пробормотал Стейк. На его плече висел скатанный плащ из выцветшей грубой ткани, защищавший корсара от стужи и непогоды. Плащ зашевелился, и из складок высунулась большая, остроносая крысиная морда. Поперек нервно шевелившегося носа пролегал глубокий шрам от кортика, а на месте левого глаза была черная кожаная нашлепка. На жилистой, с пролысинами крысиной шее сверкнула толстая золотая цепочка.