Долина в огне - [84]

— Но, Клиф, — перебил его один из сидевших, — даже если ты проберешься в это проклятое место, что дальше? Брось ты это, оставь их там, где они есть! Пусть государство их кормит! — говоривший ядовито рассмеялся, откинулся назад и поднес ко рту кружку с пивом.

Клиффорд еще ниже склонился над картой.

— Мы выведем наших оттуда! Мы должны показать, что умеем действовать, что им не остановить нас! Мы выведем наших людей оттуда, — и никто больше не пойдет работать на завод...

— Ты беспокоишься о людях там, на заводе? А как же с нами, с теми, которые здесь? — снова прервал его тот же мужчина. — Что нам делать, как продержаться? Представь, что нас найдут?

— Но пойми же, — ответил возбужденно Клиффорд. — Мы должны вывести оттуда всех рабочих, и белых и негров, — надо им показать, что мы можем это сделать. Послушай, ведь они хотят уйти с завода!

— Откуда ты это знаешь?

Клиффорд взглянул на говорившего.

— Знаю! — тихо, с горечью ответил он. — А ты, Типа, — продолжал он, — что скажешь ты?

Бенедикт посмотрел на человека, которого ему поручили найти. Типа был приземистый, темноволосый, с прямыми усиками над верхней губой. Он затряс головой, явно не одобряя план Клиффорда.

— Ты за слишком многое ручаешься, — быстро и резко ответил Типа. — Не суди о тех неграх по себе, Клиф, — сказал он. — Не поверю я, что они хотят уйти оттуда. Они хорошо устроены, им платят. Им обещали постоянную работу...

— Подумай, что ты говоришь, дружище, — страстно перебил его Клиффорд. — Их привезли туда в наглухо закрытых грузовиках, а ты говоришь — они хотят там остаться? Ведь, Типа, возможно они совсем не такие, какими тебе кажутся! Разве они не вступили в бой с этими негодяями, когда те явились, чтобы сжечь их дома? Они дрались за свои бедные лачужки, словно это были дворцы! А шериф думал, стоит ему только сказать им «кш» — и они убегут. Как бы не так! Думаешь, если негры улыбаются, — значит, они счастливы? Да, мы расплываемся в улыбке, Типа, но мы несчастливы! Да, когда появляется Большой Босс, у нас становятся такие же умильные рожи, как у новоприбывших литовцев, — но мы хорошо знаем, почем фунт лиха. Слушай, я готов поставить последний доллар, которого у меня нет, готов поспорить, что негры там, на заводе, за последние дни много о чем передумали. Теперь надо только повести их за собой!

— Нет, тебя самого схватят. — Типа пожал плечами. — Предположим, ты найдешь способ проникнуть туда, но, если тебя оттуда не вышвырнут, я сочту, что тебе здорово повезло!

— Я готов биться об заклад на собственную шкуру! — вскричал Клиффорд.

Петер наконец решился подойти к столу. Он нагнулся и что-то шепнул. Сидящие за столом подняли головы и посмотрели на Бенедикта. У мальчика перехватило дыхание, он в страхе старался вспомнить слова, которые должен передать Типа. Один из мужчин поманил его рукой, и он, напряженно ступая, будто шел по узкой жердочке, направился через расчищенную площадку.

— Что ты хочешь нам сказать? — резко спросил его Типа.

Бенедикт глотнул и ответил:

— Мой отец — на заводе. Он послал меня сказать вам...

— А как ты попал на завод?

Кое-кто из мужчин засмеялся. Краска залила лицо Бенедикта, — ему явно не доверяли.

— Я... я носил моему отцу завтрак.

— Как зовут твоего отца? — снова спросил Типа, нахмурив густые черные брови.

— Блуманис, — отвечал Бенедикт.

И тогда поднял голову мужчина, который до тех пор не отрываясь читал. Он посмотрел на Бенедикта; его широкое, скуластое лицо расплылось в улыбке, и он коротко сказал:

— Я знаю этого мальчика, Типа!

Бенедикту показалось, что произошло чудо, — Джо Магарак! Сидевшие за столом поглядывали то на него, то на Бенедикта, и с их лиц исчезло напряженное выражение, все засмеялись.

— Кажется, я тоже его знаю! — Бенедикт обернулся на голос. Клиффорд хитро смотрел на него, а потом разразился звонким хохотом. — Это же тот мальчик, который бывал у старой матушки Бернс! — сказал он, а Бенедикт застенчиво улыбнулся ему в ответ. Петер, его страж, с облегчением рассмеялся; он выглядел сконфуженным. У Бенедикта отлегло от сердца. Погруженные в дремоту лес и хижины будто пробудились от человеческих голосов; тягостной, сонной тишины как не бывало! Руки и ноги его опять обрели способность свободно двигаться, он больше не испытывал никакой скованности. Скуластое, загорелое «литвацкое» лицо, повернутое сейчас к нему, было открытым и честным, как дневной свет. Казалось, при первом же взгляде на этого человека все сразу становится на место.

— Как вы думаете, где я с ним встретился? — спросил Добрик, оглядывая всех с широкой, добродушной улыбкой. Он немного помедлил, словно ждал, пока они отгадают, а затем, всплеснув руками, воскликнул: — В тюрьме, в нашей тюрьме! — Он пожал плечами, как бы говоря: «И чего только не случается на этом свете!» Бенедикт и краснел и сиял. Добрик поднялся и обошел вокруг стола. — Садись, — сказал он Бенедикту и, положив руки ему на плечи, усадил на скамью. — Пиво пьешь? — спросил он.

Бенедикт что-то пролепетал и отрицательно покачал головой.

Добрик налил себе полную кружку я, смакуя пенистое пиво, стал пить. По подбородку его потекла узкая струйка. Добрик смахнул с усов белую пену и воззрился на Бенедикта. Мальчик зарделся, а Добрик вдруг хлопнул ладонью по столу и захохотал.