Долина кукол - [169]

– Я ни разу не была в Лондоне.

– Подумай об этом. – Это было все, что он сказал.

Только об этом Анна и была в состоянии думать. Она обсудила все с Генри.

– Ничего не выйдет, – стоял тот на своем. – Ну, видел я квартиру Лайона. Был у него в прошлом году. Он считает ее дворцом, но, Анна, там нет даже центрального отопления и всего четыре комнатушки – в общем, сущая халупа.

– Но у меня же уйма денег. Мы могли бы снять квартиру получше…

– Ты что, так ничему и не научилась? – строго спросил ее Генри. – Никому не дано права платить за Лайона Берка. Ты должна жить на то, что зарабатывает он.

– Значит, так я и буду жить, – с решимостью сказала она. – Буду жить там, где он захочет: я не могу без него, Генри. Я была бы счастлива с ним где угодно, даже в Лоренсвилле.

– А твой контракт с «Гиллианом»? Если ты разорвешь его, то никогда больше не сможешь работать на телевидении.

– Генри, сколько я сейчас стою?

– Больше миллиона.

– Тогда зачем мне вообще работать?

– А что ты будешь делать в Лондоне?

– Просто буду с Лайоном.

– Послушай, Анна, ты ведь не ребенок, чтобы бросаться, очертя голову, в новую жизнь. Так же, как и Лайон. Там он живет в своем замкнутом мирке. У тебя не будет друзей – он целыми днями стучит на машинке. Что ты станешь там делать?

– Не знаю. Знаю только, что не могу жить без него. Генри задумался на минуту, после чего сказал:

– Есть только одно решение. Ты должна удержать его в Нью-Йорке.

– Но как? Свое задание он выполнил, срок подходит к концу, и ему нравится Лондон.

– Тяни время. С каждым проведенным здесь днем, он все больше привыкает к Нью-Йорку. Дай мне подумать. Позвоню нескольким хорошим знакомым из «Бартер пабликейшенс», возможно, нам удастся подсунуть ему несколько заказов из их журналов. Только внешне это должно будет выглядеть как совершенно случайные предложения.

– Ну и что это даст?

– На какое-то время он задержится здесь, а время теперь работает на тебя.

* * *

Случилось так, что предложение это поступило от Нили. Анна, как обычно, приехала навестить ее в больницу. Они сидели на ухоженной лужайке и разговаривали. Было очень жарко, но Нили захотела выйти из помещения. Она хоть и потолстела, но было видно, что дело явно идет на поправку. Ее уже перевели в «Ясень», а следующим этапом было амбулаторное отделение.

– Когда меня переведут туда, – счастливым голосом говорила она, – я смогу приезжать в Нью-Йорк на субботу и воскресенье.

– Нили, ты думаешь, это благоразумно?

– Конечно. Именно так все и должно получиться. Нельзя же целых шесть месяцев просидеть здесь вот так взаперти, а потом вдруг неожиданно взять и выйти на свободу. Все должно делаться постепенно. Сначала тебя переводят в амбулаторное отделение. Пробудешь там месяц, и тебя станут выпускать в здешний городок на вечер – сходить в кино или в салон красоты. После этого, если все идет хорошо, тебе разрешается съездить один раз на субботу и воскресенье в Нью-Йорк. В понедельник ты возвращаешься сюда, и они проверяют, нет ли у тебя каких-либо нарушений. Немного погодя тебя отпускают домой на неделю и только потом выписывают насовсем, но ты все равно должна ежедневно показываться психиатру, которого тебе назначат. К напряжению, которое наваливается на тебя на свободе, надо еще привыкнуть.

– Ты имеешь в виду работу? – спросила Анна.

– Нет, имею в виду именно напряжение. Здесь-то ничего подобного не происходит. Если я сплю, то сплю. Если не сплю, то что из того? Ну не сделаю какую-нибудь сногсшибательную мозаичную пепельницу в отделении трудотерапии или не сыграю партию в бадминтон. И ем, что хочу. Ух ты, сейчас я вешу сто шестьдесят фунтов, но какая мне разница. И, знаешь, Анна, я пою. Господи, пою, как заливистая канарейка.

– О-о, Нили! Я так рада. Я знала, что ты вновь станешь петь.

– Произошло что-то совершенно невероятное. Раз в месяц здесь устраиваются танцы. Все по-настоящему. Психи-мужчины наводят марафет, мы тоже мажемся и встречаемся в спортивном зале – под присмотром, естественно. Я хожу потому, что у меня нет выбора. Если откажусь, получу плохую пометку. Ну, у них тут есть оркестрик из трех человек, и как-то раз я вышла на сцену – решила немного поразвлечься. Получилось неважно, потому что пианист – сельский школьный учитель, и мелодию он подыгрывает кое-как. Но я спела, и вдруг какой-то действительно психический больной – весь седой и выглядит, как псих

– прошлепал ко мне на сцену. Это хроник, раньше я его не видела: хроники приходят туда редко. Они все неизлечимы, и их здесь держат пожизненно, как бы под охраной. Знаешь, для этого надо быть очень богатым психом, но у нас тут есть и такие. Коттедж «Ева» – для женщин: а коттедж «Адам» – для мужчин. Ну, конечно, они отделены от нас двенадцатью акрами земли, и мы вообще никогда не видим пациентов-мужчин, кроме как на танцах. В общем, так или иначе, но этот совершенно конченный с виду псих пришлепал ко мне. К нему было бросилась дежурная сестра, чтобы задержать, но там был доктор Холл, и он подал ей знак, чтобы не вмешивалась. Тот за два года ни с кем словом не обмолвился, и доктор хотел посмотреть, как он станет себя вести. Значит, ковыляет он прямо ко мне – я пою одну из старых песенок Элен Лоусон – и стоит рядом.