Долина бессмертников - [51]
— Кто этот Фу Юэ, о котором ты говоришь? — спросил Бальгур.
— О, это очень древняя история, — оживился Сяо. Теперь его глаза не казались подслеповатыми. В них засияла радость. — Тысячу лет назад в стране Инь жил царь У Дин. Однажды во сне к нему явился человек, назвавший себя Юэ. И человек этот говорил мудрое. Наутро У Дин призвал к себе всех своих чиновников и ученых, но не было среди них никого, кто походил бы на мудреца Юэ. Тогда царь приказал разыскать этого человека. После долгих поисков его нашли среди каторжников в местности Фу. У Дин долго говорил с ним, испытывая его мудрость, и понял, что перед ним тот, кто приходил к нему во сне. Тогда царь поставил его своим советником. Рассказывают, после этого царство Инь сделалось сильным и процветающим. Мудрецов и честных людей перестали ссылать на каторгу. Народ зажил счастливо, без страха. Так пишут в древних книгах…
Сяо умолк и, неохотно отрешаясь от старины, вернулся к нынешним бедам:
— О, что я изведал на строительстве Долгой стены! Рассказ мой об этом исторг бы слезы из камня вечности — нефрита, был бы долог, как та проклятая стена, и горек, как „Сказание скорби и гнева“ великого Цай Юаня!.. Но не легче был и мой путь к избавлению после того, как мне и еще нескольким несчастным удалось бежать. Мы скитались по бескрайним степям, питаясь червями и травой, несъедобной даже для верблюдов. Умирая от жажды, слизывали по утрам росу с холодных камней. А как страшна пустыня! Воистину прав был великий Цай Юань, сказавший… — тут Сяо, закрыв глаза и мерно раскачиваясь взад-вперед, затянул речитативом:
На последнем слове он всхлипнул, уткнулся лицом в ладони и окаменел. Молчали и князья, со вниманием выслушавшие до конца стихи великого поэта, которые бывший учитель мгновенно перелагал на хуннский язык. Некоторое время в юрте стояла тишина. Потом Бальгур, кашлянув, спросил:
— Этот человек, которого ты трижды назвал великим, он — жив?
Сяо медленно — словно бы с трудом приходя в себя — отнял от лица ладони и ответил не сразу:
— Нет, мудрый князь. Великий Цай Юань бросился в реку Мило и утонул, не в силах выносить зрелища народных бедствий и страданий. Случилось это восемьдесят лет назад…
— Это хорошо, — одобрительно заметил Бальгур. — Я бы не хотел, чтобы великий сказитель, пусть даже чужеземный, мог случайно пасть от мечей моих воинов… А ты тоже сказитель?
— Если я и сказитель, — печально отвечал старый беглец, — то совсем маленький. Тень от тени великого Цай Юаня, прах от праха его…
— Так, так… сказитель… — Бальгур задумался, потом, обратясь к Гийюю, негромко сказал: — Пусть идет, я узнал все, что требовалось.
Гийюй кивнул и сделал знак нукеру. Сяо вывели.
— Это не лазутчик, — Бальгур глянул на опустившийся полог.
— Да, — согласился западный чжуки. — Что ты думаешь теперь, князь Бальгур?
— Ты был прав, чжуки. Эр Шихуанди неумен и жесток, это должно погубить его. Вот что я думаю: Дом Цинь обречен, он пресечется во втором своем колене. Срединное государство ждут впереди большие беды, ибо нет и не будет радости в той земле, где губят мудрецов и сказителей. На Совете в юрте шаньюя я буду на твоей стороне, князь Гийюй.
Сумерки уже опустились к этому времени, и в дымоходном отверстии юрты небо почернело и замерцало звездами.
— Чжуки! — негромко окликнул Бальгур. — Ты помнишь наш разговор перед облавой, четыре года назад?
— Да, — чуть помедлив, отозвался Гийюй.
— Старший сын императора, прочитав подложное письмо, перерезает себе горло… Коварный евнух становится первым человеком в державе… Мудрецов закапывают живыми… Тьмы народа, умирая от голода и побоев, возводят никому не нужную стену поперек земного лика… Теперь ты видишь плоды слепого повиновения, князь Гийюй?
— Слова твои мудры, князь, — беспечно отвечал Гийюй. — Но у нас такое невозможно.
— Хотелось бы мне, чтобы прав оказался ты, а не я, — Бальгур вздохнул. — И вот еще что, чжуки… Сказитель этот…
— Да?
— Есть древний наказ, оставленный нам предками: не троньте в небе певчих птиц, а на степных дорогах — бродячих сказителей. И я не слышал, чтобы иначе поступали даже бритоголовые юэчжи…
— Я понял тебя, князь!
Гийюй кликнул было прислужников, чтобы подавали вечернюю трапезу, но тут торопливо вошел нукер и, пригнувшись к самому уху чжуки, доложил о чем-то.
— Пусть войдет, — чжуки оживился и с заблестевшими глазами повернулся к Бальгуру. — Кажется, сейчас мы услышим важные новости.
Снаружи послышались негромкие слова, и миг спустя в юрту, пригнувшись, тускло блестя нагрудными пластинами, шагнул рослый человек. Войдя, он склонил голову, негромко поприветствовал князей.
— Рад видеть тебя, — отозвался Гийюй, беспокойно потирая руки. — Садись и говори смело обо всем.
Пришедший опустился сразу у входа и замер, мрачно тлея медью броневых пластин. Князь Бальгур тщетно старался при неверном свете кизячного огня разглядеть его лицо, — человек этот явно не желал быть узнанным. И западный чжуки за все время разговора ни разу не назвал рослого пришельца по имени.
