Долго еще до вечера? - [46]

— Не в обиду будь сказано, но я не знаю тебя! Как будто похож на…

— На кого?

— Не знаю, не хочу обижать, но ты как будто похож на палец!

Крошка с удовольствием рассмеялся:

— Нисколько не обижаешь! Я палец и есть!

— Как? — воскликнул я, охваченный ужасным предчувствием. — Ты — палец? Палец — и больше ничего? Чей же ты палец?

— Твоего сына, Александру.

— Что ты говоришь?! Ты — палец Александру? И что ты здесь делаешь? Почему ты без Александру?

Кто тебе позволил ходить одному, будто ты сам себе голова? Не стыдно тебе?

Крошка молчал, бросая на меня печальные взгляды, которые меня, слабого человека, смягчили. Я пожалел, что накричал на него. И хотя мне было не до улыбок, я улыбнулся.

— Ну, не обижайся, скажи мне… Скажи, пожалуйста…

С этого момента я стал свидетелем невероятной, но все-таки истинной истории, истинной, как все истории, разумеется, за исключением неистинных.

Вот что узнал я от крошки.

— Меня зовут Большепал. Я — большой палец левой руки твоего сына Александру. Из всех десяти пальцев обеих рук я — самый несчастный, самый обиженный, самый измученный. Я терпел сколько мог: год, два, три, четыре… Хватит! Больше не могу! Я решил — и думаю, что решил правильно, — уйду, куда глаза глядят.

— Но почему? Как это можно? Где это видано, чтобы палец выкинул этакий фокус?

— Почему? — переспросил Большепал. — Удивляюсь, что тебе непонятно! Потому что — да, да, это правда! — Александру целыми днями держит меня во рту. Потому что он не может заснуть, если меня не сосет. Сколько раз ему говорили, сколько раз просили — напрасно! Чуть что — опять меня в рот! Нет! Больше я так не могу! Мне сырость вредна. У меня вечно насморк, вечно простуда…

И в доказательство, что он говорит не пустые слова, Большепал чихнул три раза подряд.

— Будь здоров! — пожелал я ему.

— Спасибо, — ответил он, и я убедился, что Большепал — уж не знаю, на кого он похож, — вежлив и благовоспитан. Затем он продолжал: — Из-за этого я и ухожу. Никто и ничто не остановит меня. Я задержался здесь, чтобы проститься с тобой.

Верите ли, ребята, я смешался и растерялся.

Что ответить ему? Как его удержать?

Я поглядел в окно. Был хмурый осенний день. Шел мелкий, но частый дождь. Ветер с завыванием гнул деревья и вприпрыжку плясал на железных крышах.

Я содрогнулся:

— Нет, я не отпущу тебя в такую погоду. Ты еще хуже заболеешь. У тебя нет ни зонтика, ни плаща… Как ты пойдешь?

Но Большепал и слышать не захотел.

— К сырости мне не привыкать. Никакой беды не случится. Найду какое-нибудь пристанище.

— И потом, у тебя денег нет. А может, придется трамваем ехать… Может…

— Мне денег не нужно. Кому нет пяти лет, ездят в трамвае бесплатно…

Мне было ужасно жалко Большепала. Но еще больше жалко Александру. Ведь он — мой сын. Надо было как-то ему помочь, убедить Большепала не покидать его.

— И к тому же, — попытался я наудачу, — у тебя нет документов. Вдруг тебя милиционер остановит? Тебе же добра желаю, не уходи! Оставайся дома… Вот, если хочешь…

— Напрасно! — неумолимо оборвал меня Большепал. — Я не останусь больше ни на минуту. Сейчас же уйду. Прощай!

И прежде, чем я успел сказать хотя бы словечко, он спустился со стола и направился к двери, открыл ее, вскочив на ручку и потянув ее вниз, и исчез.

Я поднялся со стула. Не мог же я отпустить его одного, не мог и все. Вдруг с ним что случится? Надо идти следом. Надо любой ценой узнать, куда он пойдет, что будет делать, как устроится.

Я торопливо надел дождевик, нахлобучил тпапку сунул ноги в галоши и побежал за Большепалом.

У ворот я его догнал и решил идти следом шаг за шагом, но так, чтобы он не заметил.

Погода была ужасная, в такую погоду хозяин собаку из дому не выгонит, а тут — палец!

Но Большепал будто не замечал ни дождя, ни ветра. Он важно вышагивал в своей тоненькой пелерине (я только теперь догадался, что это мой старый носовой платок), в синей шапочке (нет, я не ошибся, это действительно бабушкин наперсток), готовый пройти сквозь огонь, а не только сквозь дождь, лишь бы не пришлось больше терпеть то, что он вы терпел.

Я за ним. Шагов через десять (его, не моих) он встретил… Да! Невероятно, но все-таки правда, правда, как все, что я вам до сих пор рассказал: Большепал встретил приятеля, тоже палец, но другого мальчика.

— Как дела, Большепал? Давно мы с тобой не встречались.

— Да так, Мизинпал. Рад тебя видеть.

Этот палец, которого, как я узнал, зовут Мизинпал, был совсем худенький, но много выше Большепала. На нем была высокая черная шапочка (надо сказать, старомодная), очень похожая на колпачок авторучки (если не в самом деле колпачок авторучки), и серая шерстяная пелерина до пят, похоже, что из шарфа (если не в самом деле из шарфа).

Приятели Большепал и Мизинпал отошли в сторонку и стали разговаривать о том, о сем, в общем, как приятели…

Из их разговора я вам передам только часть.

Большепал спросил:

— Ты почему ушел из дому?

А Мизинпал ответил:

— Надоело, как и тебе.

— Тебя тоже во рту держали?

— Нет, что ты! Меня постоянно совали в банку с вареньем. Чуть что, когда и не ожидаешь, раз! — в банку с вареньем. Бр-р-р! До чего неприятно!

— И что ты теперь собираешься делать?