Долгая зима - [42]

На расчистку снега отправили дополнительные бригады рабочих. Это стоило огромных денег. Но поезда все равно не пошли.

Тогда начальник сказал: «Я сам туда поеду и расчищу пути. Этим людям давно пора показать, как работают у нас на Востоке!»

Он приехал в Трейси в своем личном вагоне, вышел из поезда в своей городской одежде, в перчатках, в пальто, отороченном мехом, и сказал: «Я буду здесь командовать сам. Я покажу вам, как должны ходить поезда».

Вообще-то он был неплохой парень. Он поехал на рабочем поезде в большую низину, что западнее Трейси. Он раскапывал снег вместе с рабочими и командовал, как заправский десятник. Благодаря ему снег убрали в два раза скорее, и через несколько дней путь был расчищен.

«Теперь вы видите, как это делается, — сказал он. — Завтра пускайте поезд и следите, чтобы он не останавливался».

Но вечером на Трейси опять налетела ужасная пурга, и поезд начальника застрял в низине: она опять наполнилась снегом до верхушек валов, которые начальник сам же и велел набросать по обеим сторонам дороги.

Он снова поехал туда с рабочими, и они снова расчистили пути в низине. Теперь на это ушло больше времени, потому что пришлось убирать еще больше снега, чем раньше. Но едва успев двинуться, рабочий поезд опять застрял в снегу, который намела новая метель.

Однако начальник дороги отличался невероятным упорством. Он снова заставил рабочих расчистить пути. Потом на Трейси обрушилась новая пурга. На этот раз он отправил в низину две новые рабочие бригады и два паровоза со снеговыми плугами.

На первом из этих паровозов он поехал сам. Теперь низина превратилась в настоящий холм. Между снежными валами, которые он набросал по обе стороны дороги, буря намела земли со снегом. Над путями намерзла огромная глыба толщиной в сотню футов и длиной в целую четверть мили.

«Ничего, ребята! — твердил он. — Мы раздолбим ее лопатами и кирками, а потом пустим снеговые плуги».

Два дня они работали с двойной скоростью и за двойную плату, но и после этого на путях все еще оставался слой снега толщиной не менее десятка футов. Однако к этому времени начальник дороги кое-чему научился.

Он приказал машинистам соединить вместе оба паровоза, поставить впереди снеговой плуг и погнать рабочий поезд в низину. Обе бригады вылезли из вагонов и часа за два убрали еще несколько футов снега. После этого начальник дороги велел прекратить работу.

«А теперь, ребята, — приказал он машинистам, — пройдите задним ходом две мили, остановитесь и на всех парах мчитесь обратно. За эти две мили вы разгоните поезд до сорока миль в час и пройдете снег легко, как нож через масло».

Машинисты залезли в свои паровозы. Но потом машинист первого паровоза спустился на землю. Рабочие стояли на снегу, топая ногами и хлопая руками, чтобы согреться. Они столпились вокруг машиниста послушать, что он скажет, но он пошел прямо к начальнику и заявил: «Я никуда не поеду. Я пятнадцать лет вожу поезда, и никто не назовет меня трусом. Но выполнить такой приказ все равно что кончить жизнь самоубийством. Если вы, господин начальник дороги, хотите, чтобы паровоз на скорости сорок миль в час пробил десять футов мерзлого снега, то ищите себе другого машиниста. Я прошу немедленно меня уволить».

Тут папа остановился, а Кэрри сказала:

— Я его не осуждаю.

— А я осуждаю — возразила Лора. — Он не должен был отказываться. Он должен был придумать какой-то другой способ, если считал, что этот не годится.

— Даже если он испугался, он должен был поступать так, как ему велят, — возразила Мэри. — Начальник дороги лучше знает, что надо делать, а иначе он не был бы начальником.

— Ничего он не знает, — отрезала Лора. — Если б он знал, то поезда бы ходили.

— Рассказывай дальше, папа! — взмолилась Грейс.

— Надо сказать «пожалуйста», Грейс, — заметила мама.

— Пожалуйста, папа! Расскажи, что было дальше!

— Да, папа. Что сделал начальник? — спросила Мэри.

— Он, конечно, его уволил, — сказала Лора. — Ведь правда, папа?

— Начальник дороги посмотрел на этого машиниста, — продолжал свой рассказ папа, — посмотрел на собравшихся вокруг рабочих и сказал: «Я в свое время сам водил паровозы. И никогда не приказывал человеку делать то, чего я не могу сделать сам. Я сам поеду на этом паровозе».

Он забрался в паровоз, пустил его задним ходом, и оба паровоза двинулись назад.

Когда паровозы отошли на добрых две мили, они показались рабочим издали малюсенькими, как твой мизинчик, Грейс. Потом он дал свисток второму машинисту и оба поддали пару.

Два паровоза на всех парах неслись вперед, с каждой секундой увеличивая скорость. Черные клубы угольного дыма уносило назад ветром, головные огни ослепительно сияли на солнце, колеса стучали все громче и громче, и на скорости пятьдесят миль в час они с ревом врезались в замерзший снег.

— И что... что было дальше? — задыхаясь от волнения, спросила Кэрри.

— В воздух фонтаном взлетели комья снега. Их разметало на сорок ярдов во все стороны. С минуту никто ничего не мог разобрать, и никто не понял, что произошло. Но когда рабочие подбежали посмотреть, они увидели, что второй паровоз стоит наполовину в снегу, а сзади из него выбирается машинист. Его сильно растрясло, но он не пострадал.