Долгая зима - [37]

— Хватит! — сказал папа. — Собери свои жгуты и иди погрейся.

Они внесли все в кухню. У Лоры от холода совсем одеревенели ноги, а руки покраснели. Когда она поднесла их к теплой печке, те места, которые поцарапало острыми листьями травы, стало больно колоть и саднить. Но зато она помогла папе. Жгуты, которые она сделала, позволили ему согреться, прежде чем им пришлось опять идти в холодную пристройку скручивать новые.

Весь этот и весь следующий день Лора помогала папе скручивать жгуты, мама поддерживала огонь в печке, а Кэрри помогала ей по дому и присматривала за Грейс. На обед мама приготовила печеную картошку и брюквенное пюре с перцем и солью, а на ужин растолкла вареную картошку и согрела в духовке, потому что жарить ее было не на чем — жир кончился. Но ужин был горячий и вкусный, его запили горячим чаем с остатками сахара.

На второй вечер за ужином мама сказала:

— Это последний каравай хлеба. Нам обязательно нужна мука, Чарльз.

— Как только буря утихнет, я пойду в лавку и куплю муки, сколько бы она ни стоила.

— Возьми мои деньги, папа, — сказала Мэри. — Двадцать пять долларов и двадцать пять центов, этого хватит на столько муки, сколько нам надо.

— Ты добрая девочка, Мэри, — сказала мама. — Но надеюсь, что нам не придется тратить твои деньги. Цены будут зависеть от того, когда придет поезд.

— Да, конечно, — подтвердил папа.

Мама встала подбросить в печку еще один сенной жгут. Когда она открыла дверку, из печки вырвалось дымное желтовато-красное пламя, на мгновение разогнавшее темноту. Но вскоре все опять погрузилось в черную тьму, и дикий вой бури показался еще сильнее и ближе.

— Будь у меня хоть кусочек сала, я могла бы как-нибудь осветить кухню, — сказала мама. — Когда я была девочкой, мы никогда не сидели в темноте, хотя об этом новомодном керосине никто еще слыхом не слыхивал.

— Да, — согласился папа. — Времена нынче пошли не те. Все очень быстро меняется. Железные дороги, телеграф, керосин и угольные печки — это, конечно, прекрасно, но беда в том, что люди теперь очень сильно от них зависят.

Наутро за окнами, покрытыми ледяной изморозью, все еще бушевала пурга. Однако ближе к полудню подул сильный южный ветер и на небе засияло солнце. Было очень холодно, так холодно, что в пристройке под ногами у Лоры громко скрипел иней.

Папа пошел за мукой и через некоторое время вернулся с мешком зерна на плече.

— Вот тебе мука, вернее то, что должно ее заменить, Каролина, — сказал он, с шумом опуская мешок на пол. — Это последняя пшеница, какая еще оставалась у молодых Уайлдеров. В лавках муки больше нет. Сегодня утром банкир Рут купил последний мешок за пятьдесят долларов. По доллару за фунт.

— Не может быть, Чарльз! — изумленно вскричала мама.

— Может. За такие деньги мы не смогли бы купить много муки, так не все ли равно, кто ее забрал — Рут или кто-то другой. Придется нам есть эту пшеницу. Ты когда-нибудь варила ее, Каролина? Какова она на вкус?

— Не знаю, Чарльз. Понятия не имею, с чем ее едят, — отвечала мама.

— Жаль, что в городе нет мельницы, — вздохнул папа.

— Зато у нас она есть.

Мама сняла с буфета кофейную мельницу.

— Надо же! Вот и хорошо. Посмотрим, как она работает.

Мама поставила на стол коричневую деревянную коробочку, выдвинула маленький ящичек, высыпала из него последние крошки кофе и тщательно вытерла. Папа тем временем развязал мешок с пшеницей.

В черную железную воронку на верху мельницы поместилась всего чашка зерна. Мама закрыла ее крышкой, села, зажала мельницу у себя между коленями и начала поворачивать рукоятку. Мельница заскрежетала.

— Пшеница мелется, как кофе, — пояснила мама и заглянула в ящичек. Там лежали размолотые, растертые и раздавленные зерна. — Впрочем, не совсем так. Пшеница не поджарена, и в ней больше влаги, чем в кофейных зернах.

— А ты сумеешь спечь из нее хлеб? — спросил папа.

— Конечно, сумею. Но молоть придется до тех пор, пока не намелем на каравай хлеба к обеду.

— Пойду принесу побольше сена на топку, — сказала папа. Он вытащил из кармана круглую плоскую деревянную коробку и протянул ее маме. — Попробуй из этого сделать какой-нибудь светильник.

— А что, про поезд ничего не слышно? — спросила мама.

— Сейчас снова откапывают рельсы возле Трейси. Там опять завалило снегом — вровень с сугробами, которые набросали по сторонам дороги в прошлый раз.

Папа пошел запрягать Дэвида в сани. Мама открыла коробку. Она была полна желтой колесной мази. Но сейчас было не до светильника. Печка начала гаснуть, и мама бросила туда последние жгуты, а Лора побежала в пристройку скручивать новые.

— Пшеницу будет молоть Мэри. А мы должны заготовить побольше топлива к папиному приходу. Его же придется отогревать.

Папа вернулся только к концу дня. Он распряг сани возле задней двери, отвел Дэвида в хлев и набил в пристройку столько сена, что туда едва можно было пробраться. Он так замерз, что даже не мог разговаривать.

Согревшись наконец у печки, папа пояснил:

— Прости, что я так задержался, Каролина. Снег стал еще глубже. Я с трудом выгреб сено из-под сугроба.

— Я думаю, мы теперь каждый день будем обедать в это время, — отозвалась мама. — Сейчас так рано темнеет, что нам все равно не хватит светлого времени на завтрак, обед и ужин. Если соединить обед с ужином, можно сберечь тепло и свет.