Долгая навигация - [40]

— А сколько приборок в день?

— Четыре. Когда грязных работ нет. Вот придем в бухту…

— Окончить приборку! Команде руки мыть! Бачковым накрыть столы.

Команды по трансляции предварял бьющий под вздох, обвальный сигнал звонков — колоколов громкого боя. В кубрике раскинули узкие складные столы, расшвырнули неуловимым броском клеенки, разбросали миски в два ряда…

— Бегом — руки мыть.

Первый ужин. Бросили салату из свежей капусты, навалили волнующе дымных щей: «Ворочай. Здесь овощей навалом. Вот придем в бухту…» Сидели за столами в голландках и майках, в нарядных — блеск и шелковое шитье — суконках. В еде был строгий ритуал. Спускаясь в кубрик, садясь за стол и вставая, желали всем приятного аппетита. Первому на баке наполняли миску Шуре, предпоследнему — Вальке. Последним кормил себя бачковой — старший матрос с веселой челкой, Дима. «Дима, какое кино?»

— Новейшее. В Базе еще не идет. Кинопрокат здесь — будьте счастливы. Вот придем в бухту…

— Так, — неторопливо сказал, перейдя к компоту, Шура. — Ты знаешь, куда ты попал? Ты попал на лучший в мире корабль.

Валька глянул по сторонам, опасаясь подвоха, но кубрик, притихнув, слушал Шуру с мечтательным удовольствием.

Очевидно, говорил он сущую правду.

…Грохочущий, непроходящий звон грубо тряс кубрик, Валька дернулся и приложился сонным лбом в натянутую туго цепь, в полутьме, фиолетовой, вспыхивали белые пятна и падали на палубу полуодетые люди… «Свет!!» — а звон тяготил и гремел, кто-то больно тряхнул за плечо, отчего Валька снова ударился о цепь, вспыхнул свет, и он увидел напряженное, без тени сна лицо Шурки: «Вниз!» — «Учебно-боевая тревога! — заворочался в динамиках голос, — корабль экстренно!..» — «Робу хватай — и за мной!» Белели неряшливо повисшие простыни; чихнул и замолотил где-то дизель, за ним второй… «Учебно-боевая тревога! Корабль экстренно к бою и походу приготовить!..» Шурка бежал впереди, уже в брюках, на ходу — в промежутке от трапа до трапа — скользнув в голландку и напялив берет; откинул рукояти запоров на тяжелой двери. Звон прекратился, но корабль уже был заполнен другим, тяжелым грохотом. Валька выскочил следом за Шурой на высвеченную палубу — и огни погасли. Синие палубы, синяя вода, фонари на спящих сейнерах.

Шура уже откинул где-то далеко крышку люка… «Ну!» Валька трапа не нашел и, как был, с робой под мышкой, брякнулся в холодную темноту. Падать было высоковато. «Раз-зява!» Шурка, крутанув штурвал, задраил люк, чем-то щелкнул и, освещенный тусклой лампочкой, запрыгал через железо, откинулась еще одна крышка, — «Ну!» — и настал черед железной ледяной мышеловки… Дверь, и Шурка юркнул вниз, в нечто уютное, в вертящееся кресло посреди эмали и лака; руки его с обезьяньей быстротой забегали по панелям, загудел наверху агрегат, наполнились мягким светом шкалы, пошли и дрогнули, встали на место стрелки.

— ГКП! — в микрофон.

— Есть ГКП, — сказал динамик.

— Боевой пост один службы «Р» к бою-походу изготовлен!

— Есть.

Шурка надел и аккуратно расправил выглаженный воротник, глянул насмешливо на Валю: «Одевайся». Откинул полированную доску столика, раскрыл журнал и сделал запись. «Спускайся. Дверь задрай». Круглые часы на переборке показывали одиннадцать минут второго.

— А почему тревога?

— Не знаю. По всей вероятности, — Шурка зевнул, — старпом вернулся…

Вчера после первого корабельного ужина Валька, плывя от сытости в легкой дремоте, курил на юте под мягким вечерним солнцем. Над опустевшей стенкой стелилась теплая тишина. На левом борту строилась заступающая вахта: «Что у тебя за вид? Пятно на бляхе! Бархатные стали. Погоди, придем в бухту…» Вахта ушла, и на ее месте выстроились увольняемые: «По бережку здесь прошвырнуться — ах! Танцы!.. Вот придем в бухту…» Ушли увольняемые; появился, шаркая тапочками, счастливый Иван — первой статьи старшина Иван Доронин.

— Что, Ванюша, на камбуз ходил?

— Хорошо… — блаженно щурясь, отозвался Иван. Внезапно, увидев Вальку, озаботился и хмуро осмотрел, как пришиты погоны и боевой номер. — Ничего. Плоховато, конечно, в общем. Но ничего.

— Иван, — крикнули с ростр, — почему не на танцах?

— Денег нет, — беспечно сказал Иван и вдруг рассердился и закричал: — Это ж — бабы! Ты ее в буфет сведи, того-сего… тьфу! — Неожиданно снова просиял, поглядел ласково наверх, ткнул, довольный, Вальку локтем: — Рубль.

Валя посмотрел на мачты и никакого рубля не увидел.

— Рубль! — рассердился Иван. — Вон!

— Вымпел, — сказал стоявший рядом Шурка. — Поднимается в знак вступления корабля в кампанию, и всем идет к жалованью надбавка. Некоторые малограмотные трюмные полагают это достаточным и необходимым, чтобы именовать вымпел «рублем».

Валя подумал, что Иван закипятится, но Иван опять счастливо засмеялся. Смеялся он недолго, неуловимая перемена мыслей сделала его сердитым и взволнованным: «Кино!» — и он устремился по шкафуту, суетясь ногами в спадавших тапочках. Дежурный сыграл на звонках сигнал и сказал в динамиках, что через две минуты в торпедной мастерской начнется демонстрация художественного фильма.

В мастерской, забитой народом, висел экран, у дверей возился с кинопроектором Дима. В центре, в кресле, сидел красивый и полный капитан третьего ранга, которому представлялся днем Валька, — командир корабля; рядом с ним в креслах, на стульях — офицеры и мичмана; матросы лежали и висели в оставшемся тесном пространстве.