Долг – Отечеству, честь – никому… - [22]

в котором бросались нелицеприятные намёки на местное начальство – в частности, на адмирала Грейга и его гражданскую жену! Несмотря на то что полиция среагировала быстро, успев сорвать большую часть «стишков», сути это не меняло: во-первых, многие горожане успели их прочесть; а во-вторых, хулиган, написавший пасквиль, должен был быть привлечён к ответу. Последнего долго искать не пришлось, ведь самый известный в городе «сочинитель», как знал каждый, был мичман Даль.

В доме Даля полиция произвела обыск, в результате которого был обнаружен не только список (копия) с расклеенного пасквиля, но и новый, ещё «более ужасный», чем первый. Правда, в процессе дознания полиция допустила серьёзные нарушения: сам Даль при обыске не присутствовал, не было и понятых. (Позже эти обстоятельства позволят Владимиру Далю опротестовать приговор.)

Текст пасквиля (стихотворение называлось «С дозволения начальства»), обнаруженный писателем Юрием Крючковым в «Деле 28-го флотского экипажа о мичмане Дале 1-м, сужденном в сочинении пасквилей», звучал так:

«С дозволения начальства

Профессор Мараки сим объявляет,

Что он бесподобный содержит трактир,

Причем всенароднейше напоминает

Он сброду, носящему флотский мундир,

Что теща его есть давно уж подруга

Той польки, что годика три назад

Приехала, взявши какой-то подряд.

Затем он советует жителям Буга,

Как надо почаще его навещать,

Иначе он всем, что есть свято клянется,

Подрядчица скоро до них доберется».

Для полного понимания: профессор Александр Данжело Мараки являлся губернским секретарём, преподавал итальянский язык в штурманской роте; «полька» – не кто иная, как коварная дочь трактирщика Лия-Юлия, обворожившая Самого – Главного командира Черноморского флота и портов, военного губернатора Николаева и Севастополя, вице-адмирала Алексея Грейга. По всему выходило, что именно против этой женщины и был направлен анонимный пасквиль. Однако мичман Даль на следствии заявит, что пасквиля не писал; относительно второго стишка, найденного у него в письменном столе, объявит: написал якобы в защиту г-на Мараки.

А дальше… дальше был военный суд (длился с 3 мая 1823 г. по 18 марта 1824 г.). В судебно-следственном деле № 26, заведённом на мичмана Даля, имеется 53 документа на 85 листах²¹.

Во время судебных заседаний Владимир Даль неплохо защищался, хотя и признал вину сразу же – то есть, что именно он написал пресловутую «Антикритику», дабы «дать друзьям посмеяться». Однако посмеяться не удалось.

Из приговора военного суда:

«…Лишить чина и написать в матросы на шесть месяцев, отослать для надлежащего распоряжения о содержании к господину контр-адмиралу флота в Николаеве начальнику Языкову. В прочем передать на власть и благорассмотрение главного начальства.

Подписали: асессор артиллерии унтер-лейтенант Лунин 2-й; асессоры флота лейтенанты: Аркас, Гамалеи, Шпицберген; асессор артиллерии капитан-лейтенант Леонтьев, презус флота капитан 2 ранга Алексеев и аудитор Здигурский, при особенном мнении асессор констапель Карасев»[46].

15 сентября, после того как Даль пригрозил, что будет «просить на Высочайшее», асессор Карасев сформулировал для комиссии свое мнение:

«…Так как подсудимый в сочинении пасквиля не признался и верного доказательства к тому не открыто кроме замеченного сходства чернил и бумаги и рук, в чем можно иметь на него одно только подозрение, а при том в той пасквиле происшедшей как думать можно шалости от молодых лет и никакой страсти и зла не видно. Однако все сие согласно воинского 14-го Артикула со всем толкованием наказать его мичмана Даля арестом на шесть месяцев».

23 сентября свое мнение написал и адмирал Грейг:

«…Хотя он, Даль, в сочинении и приклеении по разным местам города листов заключающих пасквиль с 19 на 20-е апреля не признается, но в сем отличился тем, что отыскан у него на квартире на нескольких листах пасквиль, написанный им притворною рукою совершенного сходства по почерку, чернилам, бумаге и самому содержанию намерения к обруганию помеченных в оных лиц, в приготовлении коего таким образом к подобному как и первый публикованию, отрицание его не заслуживает ни малейшего вероятия, поелику есть ли бы последний, как изъясняет он, написан был для показания только своим приятелям яко бы им найденными и потом уничтоженные, то таковое желание свое мог бы удовлетворить одним экземпляром, а не несколькими экземплярами, да и показывание сие другим, есть также публикование иным против первого способом; при каковых явных уликах одно притворство удерживает его, Даля, от собственного признания в прописанных поступках, в коих по таковому упорству и употребленным им в ответах не приличных выражениям, на счет полицмейстера, долженствующаго иметь попечение о благосостоянии города, равна и на счет Комиссии военного суда, показывающим только дух своевольства и не повиновения, я не признаю его заслуживающим уважения, и потому в примере прочим согласно с приговором Комиссии военного суда мнением моим полагаю: подсудимаго мичмана Даля разжаловать в матросы на шесть месяцев».

Аналогичное мнение на шести листах изложил и контр-адмирал Николай Языков. Аудиториатский Департамент Морского Министерства после проведения нескольких экспертиз не нашел сходства в почерках пасквилей и прошения Даля, поэтому его вердикт оказался гибок: оставив решение суда в силе, он несколько изменил наказание. В результате, почти восьмимесячное пребывание под арестом на гауптвахте и было зачтено в виде «штрафа». В любом случае служить на Чёрном море Даль уже не мог. 7 сентября 1824 года начальник Морского штаба Его Императорского Величества распорядился о переводе Владимира Даля 1-го из 28-го экипажа Черноморского в 5-й экипаж Балтийского флота, причём с повышением (Даль получил чин лейтенанта). Однако прослужил он на Балтике всего-то два года и уже 1 января 1826 года вышел в отставку.