Долг – Отечеству, честь – никому… - [20]

Вскоре вице-адмирала Михаила Петровича Лазарева император назначит новым Главным командиром Черноморского флота и портов и военным губернатором Николаева и Севастополя. Взамен адмирала Грейга, которого призовут… на новую службу в Петербург. Отныне обласканный властями Алексей Самуилович Грейг будет представлять флот в Госсовете. Хоть так…

Однако незадолго до отстранения адмирала Грейга от должности, в июне 1833 года, в Николаеве произошла трагедия: внезапно скончался присланный туда с ревизией личный представитель императора флигель-адъютант Казарский. Весь Николаев в голос заверял: ревизора отравили!..

* * *

Итак, в 1831 году бывший командир брига «Меркурий» Александр Иванович Казарский был пожалован чином капитана 1-го ранга и стал флигель-адъютантом. С этого времени он выполнял важные поручения императора, оказался приближён ко Двору.

«Когда государь получил известие о бунте на Сенной площади, – пишет сенатор Фишер, – он забыл холеру, опасность и кордоны, сел в коляску с Меншиковым и Казарским и поскакал в Петербург, где по громкому слову государя: «На колени!» – бунтующая пятитысячная толпа опустилась на колени, как одна сплошная масса. По возвращении в Петербург, уже около одиннадцати часов вечера, государь прямо из коляски вошел в Монплезир в хлоровую ванну, чтобы не занести заразы в семейство, и его спутники сделали то же».¹⁵

Придворный чин и должность ко многому обязывали: теперь флотскому офицеру предстояло состоять в Свите императора. Флигель-адъютанты носили особый мундир с аксельбантом и эполетами; об их принадлежности к Свите свидетельствовал вензель императора на эполетах мундира.

Но имелось одно обстоятельство: в первой половине XIX века престиж флотских офицеров при Дворе оставлял желать лучшего.

Сенатор Фишер: «Флотские офицеры играли вообще жалкую роль в обществе; ко двору их не приглашали, да и в частных гостиных Петербурга их не встречалось. Они веселились по-своему у себя в кронштадтском кружке. Кампания 1830 года дала им другое значение, князь приглашал их к себе, и когда бывали приглашения гвардии ко двору, князь испрашивал соизволения государя приглашать и флотских офицеров. Флот был не на уровне с гвардией, но поскольку государь жил летом в Петергофе, против морского порта, то князь Меншиков под этим предлогом и ввел флот в струю гвардии. В то время были уже и флигель-адъютанты из моряков, двое: граф Гейден – в награду за наваринские подвиги отца, и Казарский – командир прославившегося брига «Меркурий»…»¹⁶

Как бы то ни было, с некоторых пор флотские флигель-адъютанты стали своего рода зорким «государевым оком» как на Балтийском, так и на Чёрном морях, не говоря уж о флотилиях – таких, как Дунайская и Каспийская. В 1832 году Казарский инспектирует Казанское адмиралтейство; ревизирует несколько губерний. Далее Николай I отправляет его на Север, с целью, как сейчас бы сказали, произвести мониторинг по вопросу организации водного пути из Белого моря до Онеги.

Известно, например, что Александр Иванович принимал участие в работе комиссии, занимавшейся расследованием деятельности Севастопольского порта. Причиной создания комиссии (под председательством контр-адмирала Беллинсгаузена) послужил доклад флигель-адъютанта Римского-Корсакова о злоупотреблениях в Севастополе. В результате, Николай I повелел произвести общую ревизию порта.

Следует заметить, доносы о злоупотреблениях приходили отовсюду. «Крадут», – так отвечал Карамзин на вопрос: как дела в России? Несколько по-другому смотрел на проблему генерал-интендант Российского флота вице-адмирал Головнин[42]. Он писал: «О злоупотреблениях в Морском ведомстве существующих. Оные суть трёх родов: 1) злоупотребления необходимые; 2) злоупотребления неизбежные; 3) злоупотребления тонкие, то есть обдуманные и в систему приведённые».

Адмирал Головнин, помимо прочего, резко критиковал бюрократическую машину Адмиралтейства, зачастую закрывавшую глаза на явные злоупотребления и в то же время бездумно занимавшуюся «мышиной вознёй» по пустякам. И всегда приводил в пример так называемое «дело о лопате»: «Адмиралтейств Коллегия по выслушивании рапорта о приёме на щет казны молота и крюка, стоящих 40 копеек, приказали: дать знать Исполнительной Экспедиции, что на испрашивания ею сим рапортом принятию на щет казны показанных молота и крюка опущенных по нечаянности в воду, стоящих 40 копеек, Коллегия согласна»¹⁷.

Дмитрий Завалишин, к слову, даёт интересную характеристику самому генерал-интенданту Головнину, уверяя, что тот в бытность свою флотским офицером сильно симпатизировал декабристам: «…Адмирал Головнин был также из числа тех, которые ускользнули от исследований комитета, хотя и принадлежал к числу членов тайного общества, готовых на самые решительные меры. По показанию Лунина, это именно Головнин предлагал пожертвовал собою, чтобы потопить или взорвать на воздух государя и его свиту при посещении какого-нибудь корабля»¹⁸.

Впрочем, с серьёзными злоупотреблениями следовало и бороться серьёзно.

Вот, например, как обстояли дела на Балтийском флоте. Сенатор Фишер пишет: