Долг – Отечеству, честь – никому… - [21]
О времена, о нравы!..
…Александр Казарский отправлялся в Николаев не без волнения. Во-первых, он хорошо знал и Черноморский флот, воспитавший его, и город Николаев, где прошла нелёгкая морская юность. Знал он и адмирала Грейга, да и его жену, «блистательную Юлию», причём – не понаслышке. По крайней мере, нравы, царившие вокруг этого семейства, Казарскому были хорошо известны.
Но было и второе обстоятельство: в этот раз он приехал сюда не просто так, а с особой миссией, возложенной на него самим императором. Как докладывали, на Черноморском флоте, с попустительства адмирала Грейга, творились форменные безобразия; казнокрадство достигло невиданных масштабов… непробиваемая коррупция… Снятие Грейга со своего поста являлось делом ближайшего будущего, тем более что уже имелся достойный кандидат на это место – контр-адмирал Лазарев. Но сейчас вновь назначенный начальником штаба флота Лазарев был не в силах даже сформировать небольшую эскадру для отправки на Босфор – обер-интендант Критский буквально взбеленился, не желая выделить и копейку для дополнительного ремонта кораблей. И это несмотря на особые полномочия, данные Лазареву Государем! С чего бы вдруг? Уж не потому ли, что у контр-адмирала Критского оказалось рыльце в пушку?..
Вообще, флигель-адъютант Казарский был откомандирован на Черноморский флот для содействия в организации отправки к Босфору Черноморской эскадры, то есть в помощь контр-адмиралу Лазареву. Но это – для всех, официально. Но было и неофициальное поручение лично от императора Николая: произвести тщательную ревизию тыловых служб флота, в том числе – разобраться с частными поставками строительного леса, хлеба, металлов, текстиля, медикаментов и пр. Таким образом, разобраться с коррупцией.
По прибытии на место Казарский быстро сошёлся с адмиралом Лазаревым, и уже 13 марта 1833 года он отправил в Петербург депешу следующего содержания:
«При перевозке с берега войск и тяжестей не произошло ни малейшей потери, хотя корабли стояли в открытом море верстах в 3,5 от берега и не употреблено других гребных судов, кроме принадлежащих Черноморской эскадре»>20.
Но оставалось главное – масштабная ревизия.
В этот раз, подъезжая к городу своей юности – Николаеву, – Казарский был несколько мрачен. Ему не давали покоя мысли о давнишнем приятеле, правда, ныне покойном: о Карлуше Дале. Это был славный и умный парень, страстно увлекавшийся астрономией. А потом Карл внезапно умер, в свои-то двадцать шесть. Там же, в Николаеве, где они когда-то познакомились и неплохо проводили время – Карл, его брат Владимир[45] и Казарский. После смерти Карлуши его безутешная мать, как рассказывали люди, всё время повторяла:
– Они его отравили… отравили!
Кто «они» и почему именно «отравили», – тогда, пять лет назад, подобных вопросов никто не задавал. Сейчас же Казарскому это вспоминалось всё чаще и чаще…
Дали появились в Николаеве в 1805 году, приехав туда из местечка Луганский Завод (Луганск, Малороссия); ещё до переезда в семье родились два старших сына – Владимир и Карл (позже появились ещё два сына: Лев и Павел). Глава семьи, Иван Матвеевич, служил в Николаеве главным доктором Черноморского флота и портов, здесь же и умер в октябре 1821 года, на 57-м году жизни, оставив на попечение вдовы шестерых детей.
Закончив Морской кадетский корпус гардемаринами, братья Дали, став мичманами, продолжили службу на Черноморском флоте; плавали на различных кораблях, в частности – на фрегате «Флора». Старшего, Владимира, больше занимала литература – стихи, «пиесы» и водевили; младший, Карл, был увлечён астрономией. Именно проба пера ввергла Владимира Даля в пренеприятнейшую историю, напрямую связанную с адмиралом Грейгом и его «женой».
При поступлении в 1841 году Даля на службу в Министерство внутренних дел он так объяснял случившееся с ним без малого двадцать лет назад: «В Николаеве написал я не пасквиль, а шесть или восемь стишков, относившихся до тамошних городских властей, но тут не было ни одного имени, никто не был назван, и стихи ни в коем смысле не касались правительства…»
В своих невинных, на первый взгляд, водевилях и «пиесках» Даль чаще всего высмеивал военный быт и службу, но иногда отражал и жизнь горожан – простых и не совсем. На опусы мичмана начальство смотрело сквозь пальцы, тем более что вреда от них, в общем-то, никому не было. И так продолжалось до поры до времени…
Аккурат до 20 апреля 1823 года, когда весь Николаев оказался буквально взбудоражен: какие-то злоумышленники ночью расклеили некий пасквиль, в котором бросались нелицеприятные намёки на местное начальство – в частности, на адмирала Грейга и его гражданскую жену! Несмотря на то что полиция среагировала быстро, успев сорвать большую часть «стишков», сути это не меняло: во-первых, многие горожане успели их прочесть; а во-вторых, хулиган, написавший пасквиль, должен был быть привлечён к ответу. Последнего долго искать не пришлось, ведь самый известный в городе «сочинитель», как знал каждый, был мичман Даль.
