Долг, оплаченный страстью - [12]

Ей самой платье казалось чересчур откровенным – с глубоким декольте, открывающим ее грудь. Обычно она не показывала так много.

– Его сшил Алессандро Фаджини, – сказала Энжи. – Это на его показ я готовлю колье и браслеты. Он настоял, чтобы сегодня я надела это платье.

– Я ничуть не удивлен.

В глазах Лоренцо был такой сексуальный блеск, что по спине Анжелины пробежал холодок. Он был неотразим в серебристо-серой рубашке и черном костюме свободного кроя.

Энжи отвела взгляд, но он нежно обхватил пальцами ее подбородок и снова повернул к себе. Она чувствовала себя фарфоровой куклой – хрупкой и такой уязвимой.

– Ты весь день сама не своя. Что-то случилось?

Анжелина вздохнула:

– Нет, все в порядке.

– Не в порядке, – мрачно возразил Лоренцо. – Когда мы общаемся, ты становишься другой. Пластмассовой версией самой себя. Без эмоций, без чувств. Почему так?

– Ты не прав.

– Я прав, дорогая. – Он засунул руки в карманы брюк и прислонился к стене. – Может, поделишься с мужем, в чем дело?

Кровь в венах Энжи стала слишком горячей, чтобы устоять на месте.

– Дело в том, что все это опять происходит только ради бизнеса. Я не могу быть собой, когда все вот так. Не люблю этот театр. Я не актриса, Лоренцо. – Энжи театрально воздела руки. – Сегодня здесь будет Марко Баваро. Какой ты хочешь меня видеть в его обществе? Интеллигентной? Остроумной? Дерзкой? Сдержанной?

Лоренцо сощурил глаза:

– В этом платье у тебя не получится выглядеть интеллигентной и сдержанной. Но, дорогая, у нас прогресс. Мы общаемся. Что же до твоего вопроса, то ответ прост. Я как раз и хочу, чтобы ты была самой собой. И при Марко Баваро, и при всех остальных. А главное – со мной.

Анжелина скрестила руки на груди.

– Ты можешь описать, какой ты хочешь меня видеть? Какая я для тебя настоящая? – спросила она.

– Живая, общительная девушка, с которой я познакомился в Нассау. Которой все равно, что о ней думают окружающие. Куда она делась, Энжи? Куда исчез ее горящий взгляд?

Анжелина на мгновение закрыла глаза:

– С каких пор я нужна тебе такая?

– С тех пор, как я понял, что совсем тебя не знаю, – признался Лоренцо. – С тех пор, как я понял, что у тебя внутри целый мир, в который я не был допущен.

– Ты преувеличиваешь.

– Нисколько. – Он нахмурился и снова засунул руки в карманы.

– Нам пора, – тихо сказала Энжи. – Мои родители, наверное, уже ждут.

– Тогда продолжим разговор позже, – сказал Лоренцо, обвивая рукой талию жены и подталкивая ее вперед. Его тепло и неописуемая сила проникали Энжи под кожу. Она с трудом сглотнула. Почему-то, несмотря на путаницу в голове и раздирающие душу чувства, от прикосновений Лоренцо становилось спокойнее. Возможно, поэтому она вздрогнула, когда он вдруг убрал свою руку.

Прислуга поджигала факелы вокруг бассейна, когда Анжелина и Лоренцо подошли к ее родителям. Свет в окнах классической итальянской виллы отражался в казавшемся бесконечным бассейне. Официанты в черных костюмах уже начали разносить шампанское.

И Делла, и Алистер Кармайкл стояли с бокалами в руках и слушали живое исполнение музыкальной группы, нанятой на вечер. Мама Энжи, как всегда, олицетворяла собой элегантность – в голубом коктейльном платье, с серебристо-светлыми волосами, обрамляющими моложавое лицо, и со следами от поцелуев гостей на щеках. Но первое, на что обратила внимание Энжи, – это мамин бокал. Напряжение в груди исчезло, когда она поняла, что это газированная вода.

– Мам, выглядишь потрясающе!

– Спасибо, ты тоже, – широко улыбнулась в ответ Делла Кармайкл. – Платье от Фаджини?

– Да.

Разговор мамы и дочери, как всегда, получился коротким. Именно так они и общались с тех пор, как у мамы появились первые признаки алкогольной зависимости. Анжелине тогда было четырнадцать. На смену доброй и ласковой маме пришла закрытая, необщительная Делла Кармайкл.

– Лоренцо, – обратилась Делла к мужу дочери. На ее лице появилась более чуткая улыбка, традиционно приберегаемая для молодых симпатичных мужчин. – Я так рада тебя видеть. – Она поцеловала зятя в обе щеки. – Хотя за эти два года я видела тебя чаще, чем моя дочь. Надеюсь, ваше примирение исправит такое положение дел.

– Мы на это очень рассчитываем, – вставил свое слово отец, высокий и статный мужчина с намеком на седину у висков.

Его глаза – в точности такие же голубые, как у его дочери. Но на этом сходство между ними заканчивалось.

Алистер не стал обнимать Энжи – он знал, как ей это не нравится.

– Анжелина знает о моей радости, – сказал он, протягивая руку Лоренцо. – Я счастлив, что она вернулась туда, где ей место.

«Туда, где ей место?»

Анжелине хотелось кричать. Если бы самонадеянность отца не ослепляла ему глаза, Энжи не оказалась бы в таком положении. Он использовал ее как пешку, а теперь бессовестно рассказывал о своем счастье.

Почувствовав напряжение в теле жены, Лоренцо провел ладонью по ее спине.

– Через неделю мои родители будут в Нью-Йорке, – сказал он. – Может, заглянете на ужин? Было бы здорово снова объединиться.

Анжелина чуть не взорвалась от злости, когда мама заявила, как сильно ей нравится эта идея. Идея, которую сама Энжи считала худшей в мире. Сводить в одном помещении Святую Октавию – супервоспитанную и сверхинтеллигентную маму Лоренцо – и ее мать, лишенную высоких манер, было лучшим рецептом разве что для катастрофы.