Дольчино - [29]

Огромное войско крестоносцев, раскинувшееся далеко за пределами монастырских стен, готовилось к штурму Гаттинары. Со дня на день ожидали прибытия стенобитных таранов, катапульт и штурмовых лестниц. Вместе с осадными орудиями из Пьемонта должны были подойти копьеносцы и лучники, посланные французским королём. Савойский принц Амедео V обещал привести в помощь союзникам свою рать. Из-за Альп явились хорошо вооружённые отряды немецких баронов.

Пёстрый, многоязычный стан священной лиги жил буйной жизнью. Шнырявшие по лагерю монахи распускали слухи о несметных сокровищах, награбленных патаренами в сожжённых замках и храмах. Горячие головы требовали немедленного штурма.

— Нечего ждать осадных орудий! Справимся и без них. Зачем делить добычу с французами! Пусть трусы дожидаются, пока подвезут тараны. Не пристало рыцарскому войску останавливаться перед деревенским забором.

Верчельские ополченцы и вольные стрелки придерживались иного мнения:

— Коль сеньоры так храбры, пусть сами лезут на стены. Нам спешить некуда. Всё равно львиная доля достанется им.

В высоком каменном храме Донна ди Радо не стихали словесные битвы. Коккарелло и прибывшие кондотьеры оспаривали друг у друга право командовать армией. Капитаны отрядов и рыцари разделились на три партии. Священники тщетно старались примирить военачальников. Наконец верх одержали более сплочённые и многочисленные верчельцы. Трёхцветное знамя Коккарелло было установлено перед храмом святой девы.

В знак презрения к сопернику два других полководца, окружённые пышной свитой, на глазах у всех отправились на соколиную охоту.

— Расшиби меня гром, если я стану подчиняться жалкому бастарду[28], — заявил Видоне Биккьери, проезжая мимо своих солдат.

— Старой кляче пора на погост, а он хочет нами командовать, — сажая на руку любимого сокола, отозвался Гвиделаско Нока.

Впрочем, споры о том, кому вести в бой союзные отряды, занимали далеко не всех участников похода. Большинству наёмников и стрелков было безразлично, чьё знамя будет поставлено выше. Их занимали собственные заботы.

За двумя рядами повозок, служивших прикрытием от внезапного нападения, собравшись у костров, солдаты варили в походных котлах жидкую похлёбку.

— Вчера опять прошлялись без толку, — жаловался приятелю длинный, как жердь, стрелок. — Теперь в деревнях даже дрянной овцы не сыщешь.

— После немчуры хоть шаром покати, — кивнул тот. — На десять миль вокруг всё растащили, свиньи прожорливые.

Солдаты хмуро глянули в сторону монастыря, где развевались знамёна немецких и швейцарских рыцарей.

— И держатся с нами, как с вассалами, — присоединился к разговору верчельский ополченец. — Ещё третьего дня мы стояли за стеной возле храма. А сейчас там разбил палатки барон фон Кагель. Чёрт выговорит его собачье имя!

— Что же смотрит ваш Коккарелло? — возмутились сидевшие рядом стрелки. — Наш капитан Амброджо хоть и не знатен, а в обиду нас не даст.

— В том-то и дело, — понизил голос верчелец. — Ворон ворону глаз не выклюет — сеньор всегда станет на сторону сеньора.

— Это верно, мы для них те же мужики.

На дороге показался конный отряд. Вслед за ним двигалось несколько тяжело нагружённых повозок. Стрелки поднялись на ноги, разглядывая всадников.

— Видать, с добычей! Гляди, точно волки крадутся.

— Не иначе, немцы с набега.

— Они! — подтвердил общие догадки кашевар. — Канальи, даже забрал не поднимают, берегутся стрел, сучьи дети!

— Уж эти-то костоломы промашки не дадут, — кивнул в сторону проезжающих рыцарей стрелок помоложе. — Знать, грабанули на славу — эк сколь добра тянут. Может, и нам теперь не придётся ломать зубы о сухие лепёшки.

— Разевай шире рот, дурень! От них поживишься, — возразил бородач в кольчуге.

Неожиданно с одной из повозок, следовавшей в конце отряда, соскочил полог. Изумлённые солдаты увидели нескольких девушек, сидевших там со связанными руками. Среди вольных стрелков поднялся гул:

— Как, брать в плен добрых христианок?

— Это слишком!

— Проклятые швабы забыли, что они не в Палестине!

— Неужели мы потерпим, чтобы с нашими землячками обращались, как с басурманками?

В одно мгновение повозка была окружена стрелками и сопровождавшие её солдаты оттеснены в сторону.

— Ну-ка, дочки, выбирайтесь живее, — разрезая кинжалом верёвки, сказал седоусый воин. — Да не бойтесь. Пусть сожжёт меня огонь святого Антония, если мы позволим этим безбожникам вас тронуть.

— Смотри, братцы, они еле держатся на ногах!

Десятки рук помогли девушкам сойти с повозки. Заливаясь слезами, пленницы поспешили воспользоваться свободой. И, надо сказать, вовремя. На крики возниц уже мчались рыцари во главе с самим бароном.

— Teufel![29] Кто посмел тронуть добычу? — плохо выговаривая итальянские слова, воскликнул предводитель отряда.

Обозники указали на усача и нескольких стрелков. По знаку барона рейтары кинулись к ним. Всё произошло так быстро, что стрелки не успели опомниться, как были схвачены. Лишь старый воин выхватил кинжал и стал отбиваться. Но барон пришпорил коня и, напав сзади на храбреца, по локоть отсёк ему правую руку. Пригрозив повесить виновных, если не будут выданы беглянки, рыцари погнали заложников.