Долбящий клавиши - [30]

Хотя мой орган Weltmeister и не был синтезатором, но он был моим. Я стоял перед ним и с напряжением ожидал, какими звуками он меня порадует. Тогда я уже вплотную занялся поисками группы. Я по-прежнему очень благодарен за это отцу. Если он вложил такое количество денег, то его вера в меня была непоколебима. Единственным минусом моего органа Weltmeister был его вес. Он был действительно очень тяжелым. Не могу выразить его вес в килограммах, но, чтобы носить его, нужно было четыре человека. Думаю, что с тем же успехом я мог бы приходить в репетиционный зал и со своим пианино.

Поразительно, что тогда меня посетил тот самый барабанщик, который аккомпанировал на моем первом концерте. Он услышал, что теперь у меня есть собственный инструмент, и спросил меня, хочу ли я играть в его группе. Правда, его группа не играла блюз, они занимались немецким роком, в стиле групп Spliff, Ideal или Fehlfarben. Я сразу же согласился. Ради этого уже стоило купить орган. И ради этого стоило пойти на мой первый, катастрофический концерт ведь в противном случае я бы никогда не познакомился с этим барабанщиком.

На следующий день он снова стоял у моей двери. Его сопровождало очень странное кудрявое существо, которое непрерывно смеялось. Без лишних слов они схватили мой электроорган и понесли его на улицу, но, только попав туда, смогли понять, насколько тяжело его было нести. Кудрявый парень, который оказался вокалистом группы, схватил за руку прохожего, залез в его машину и убедил отвезти его самого и орган в свою квартиру, где мы хотели репетировать.

Мы с барабанщиком позже пришли к нему, все вместе внесли орган на четвертый этаж, и тогда я оглядел его квартиру. Первое, что я увидел, была ванна, которая стояла на пьедестале посреди кухни, выкрашенной в красный цвет. Прихожая была оклеена алюминиевой фольгой. В неожиданных местах с потолка, будто перегородки, свисали занавески. На полу лежали корни деревьев. В гостиной находилась огромная ударная установка нашего барабанщика. Он тут же сел и начал играть так громко, что я сильно испугался. В конце концов, это была квартира в совершенно обычном жилом районе, и в ней было открыто окно. Так что его игра была слышна во всем квартале. У меня в доме было специальное ковровое покрытие под пианино и над ним, и я всегда играл очень тихо, чтобы не раздражать соседей. А тут барабанщик играл на ударных в полную силу, как будто это было для всех абсолютно нормально.

Вокалист пребывал в хорошем настроении и открыл бутылку шнапса, и мы стали ждать гитариста. Он пришел после учебы только в начале четвертого, во второй половине дня. Я открыл ему дверь и увидел дружелюбного человека с усами, косой и в тренчкоте. Без лишних слов мы выпили шнапс и начали репетировать. Это означало, что трое играли, а я пытался найти в происходящем какую-то систему или, по крайней мере, определить тональность. Во время нашей первой короткой беседы выяснилось, что я был нужен им в качестве басиста, потому что их басист, кажется, попал в тюрьму. Я так никогда и не узнал, почему должен был занять его место.

На своем органе я выделил две нижние октавы под басовые звуки. Я играл как бешеный. Мне весьма нравилась такая зловещая музыка. Она была очень быстрой и чрезвычайно мощной. Я даже не замечал, что у вокалиста были сложности с ритмом: он совершенно в него не попадал. Я думал, что так и должно быть. Потом я понял, что он поет на немецком, а вернее сказать, кричит. Он дергался как сумасшедший, и я был восхищен. Такого человека я никогда еще не встречал. Все это очень отличалось от других групп, с которыми я был знаком.

Сразу же, без остановки, мы записали пять песен. Мы наиграли примерно на целую кассету. Во время записи я еще не знал, как и что надо играть, потому что музыка была мне совершенно незнакома. Я мог играть только блюз и не понимал изменения гармонии в новой музыке.

Один раз я попробовал касаться только басовых звуков, надеясь, что этим не помешаю группе. Иногда я не мог распознать правильную тональность и тогда играл звук, не соответствующий звуку гитары. Это звучало не так уж плохо, потому что звуки гармонично притирались друг к другу. Позже я уже намеренно стал играть звуки, не соответствующие гитарным, и тем самым, пожалуй, что-то привносил в типичные песни нашей группы. Иногда я просто все время оставался на одном и том же басовом тоне, когда гитара меняла гармонию. Я брал бас левой рукой, а правая в некоторой степени была свободна. Я играл небольшие, простые мелодии. Я брал самый громкий, а точнее, самый пронзительный звук на органе, чтобы хотя бы услышать, что именно я играю. Мелодии, которые я играл на наших первых репетициях, я был вынужден исполнять без изменений на протяжении многих лет.

Позже, когда мы сочиняли новые песни, я делал то же самое. Так, я сначала искал движение баса, а затем, по возможности, играл наиболее характерную мелодию с очень своеобразным звучанием. Но с мелодиями было не так просто, потому что я не мог в полной мере заменять игру басиста. Мне приходилось одним пальцем в быстром темпе играть «восьмушки». Я не мог играть, как настоящий басист, двумя пальцами или чередовать удары с помощью медиатора, а был вынужден одним пальцем долбить по клавишам, как швейная машинка. Поэтому на концертах с этой группой я не дрыгался, а выглядел так безучастно, будто пишу работу по математике. Я должен был полностью сосредотачиваться на темпе. Doors