Долбаные города - [4]
Я хотел сказать: вряд ли у вас получилось бы продуктивно поговорить. Но смолчал. Леви, казалось, становится легче. А это, наверное, было самым важным. Рука Леви метнулась к носу, Леви коснулся его кончика, пытаясь унять нервозность.
— В общем, два выстрела, и рука Шимона с этой татуировкой.
Надо сказать, тот еще был портак. Такой кривомордый тигр, что Шимона должны были посадить за жестокое обращение с животными. Глядишь, и пережил бы тот день.
— Два выстрела, а потом долгое молчание. И я слышал — один из них еще дышит. Наверное, не Шимон. У него рука очень спокойно лежала. Давид, должно быть. Да, он дышал. А Ноам и Гершель молчали, словно, ну, знаете, я хотел сказать, словно учительница спросила, готовил ли кто-нибудь домашнее задание. Но плохо так говорить. Короче, Калев выстрелил — еще раз, и я так дернулся, что едва не впечатал ту мерзкую жвачку себе в волосы. Ну, в общем, Давид больше не дышал. Вот так. Не дышал. После этого выстрела. Не было хрипов, и я даже был ему благодарен. До этого он вдыхал воздух, как… как когда молочный коктейль заканчивается, и остатки тянешь через трубочку. И я подумал: опять пауза, а в фильме непременно были бы реплики. Ма… Ириска показывал мне фильм про стрельбу в школе. Там были реплики. Калев ведь хотел что-то сказать. А потом я услышал, как Ноам плачет. И это было странно, он ведь столько раз меня бил, и вообще он жуткий чувак, этот Ноам. Просто ненормальный. И он плакал. Тогда я понял: все очень серьезно. Я ведь совсем не думал об этом. Ноаму конец, решил я. И тут Калев спросил: этого достаточно? Вопрос был как выстрел, и так же после него последовала пауза. Блин, блин, блин, думал я, а если недостаточно? Я не знал, о чем он, но, когда человек с пушкой так говорит, то сложно не проникнуться. Ну и потом последний выстрел. И я подумал — Ноам, а оказалось — Калев. Я смотрел на его ноги, и колени Калева вдруг перестали трястись. А потом он упал. А потом Ноам и Гершель выбежали из класса, и я услышал крики. Наверняка они и до этого были. Я остался наедине с Шимоном и Давидом, ну и Калевом тоже, трясся от страха, пока меня не вытащила школьная медсестра. Я смотрел в потолок, у меня глаза слезились — лампочки были такие яркие. Я просто не хотел увидеть их трупы. И не увидел. Но мне пришлось переступить через Калева. Наверное, это было самое мерзкое, что я когда-либо испытывал.
Я подался к Леви и с жадностью спросил:
— Да, но почему он сделал это?
Я не понимал, что улыбаюсь, пока не взглянул на экран. Леви сказал:
— Я не знаю, почему. В последнее время он был задумчивым, много сидел дома, но Калев ничего не говорил. Про ненависть или что-то вроде. И я не думал, что все это так закончится. Ну, вроде как подростком быть сложно.
— Но не так сложно, чтобы достать пистолет и стрелять в людей?
— Но не так, — кивнул Леви. Он все еще смотрел в камеру, взгляд у него был какой-то нездешний, а потом он едва заметно улыбнулся, словно его покинула навязчивая головная боль.
— Калев не был плохим человеком. До самого последнего дня.
— Но в последний — все-таки был?
— Не знаю. Не понимаю. В общем, пожалуйста, не думайте, что во всем виноваты родители, или школа, или компьютерные игры. Я знал Калева хорошо, и я не знаю, кто виноват. И никто, наверное, не знает.
Леви вдруг повернулся ко мне и спросил:
— Почему тебе не больно? Обычно это ты объясняешь мне, что я чувствую, а не наоборот.
— Потому что у меня нет чувств, кроме чувства юмора. И вырежем это. Лучше скажи мне, с какого ракурса я похож на лягушку, а с какого — на Иосифа Прекрасного?
Я снова повернулся к камере, заговорил, но на этот раз язык заплетался, и мне приходилось то и дело повторять слова.
— Такая грустная история, в которой всех очень-очень жаль. И незадачливых хулиганов, и беднягу Калева, про которого все теперь гадают: зачем и почему?. Может быть, низачем, может быть даже нипочему. Может быть, он просто решил попробовать. Буду ли я шутить над этим? Да, обязательно, но не при моем друге, чувства которого я уважаю ровно четыре часа в день суммарно. Пришло время его немного поуважать, так что я, пожалуй, ограничусь небольшим комментарием. Жизнь такая штука, ребят, что заставило вас открыть это видео, а? Кто-то из вас, без сомнения, передергивает на эту историю и не скрывает этого, а кому-то не хватает драйва. И тут я не буду решать вопросы о том, насколько это морально. Насколько морально стрелять в людей, насколько морально сидеть по ту сторону экрана и смотреть. Какая разница, ведь все на свете — просто зрители! В дурку мне не привезли комиксов, так что мне пришлось читать книжку одной занудной лесбиянки. Она говорила вот что: ребятки, когда мы делаем фотографию, ну, или, учитывая, в каком веке мы живем — постим в инстаграмм, снимаем видео, пишем посты — мы не вовлекаемся в событие, а наблюдаем за ним. Занудная лесбиянка назвала это вуайеризмом. Мы как бы не присутствуем во всех этих ужасных штуках, которые с нами происходят. Поэтому, если в следующий раз кто-нибудь в вашей школе достанет пистолет — доставайте камеру, лучшее оружие против пистолета после другого пистолета.
Добро пожаловать в Нортланд, государство, имеющее безграничную власть над жизнью и смертью своих подданных. С помощью женщин, обладающих особенными способностями, Нортланд производит силу, идеальных солдат с невероятными для человека возможностями. Эрика Байер одна из тех, кто занят в этом производстве, и ее положение в Нортланде кажется надежным, однако, когда ее подопечный становится солдатом, для Эрики меняется слишком многое. Власть, кровь, страх, секс, подчинение, сопротивление, страсть, ненасыщаемый голод — вот что скрывается за нежным ароматом цветущих лип на аллеях Нортланда.
В некотором тоталитарном царстве-государстве, где быть злым означает быть мертвым, умница и неудачница Амти пытается выжить и найти свое место. В общем секс, расчленёнка и семейные ценности.
В мире, где альтернативная Америка со всеми ее инстаграммами, твиттерами, Старбаксами, антидепрессантами и ток-шоу соседствует с древними богами, без труда способными стереть в порошок человеческую цивилизацию, живет Грайс, девушка из жреческой семьи, выбранная для того, чтобы продолжить род Дома Хаоса. Чудовищные твари, давным-давно заключившие завет с людьми, выглядят как люди, играют в гольф, ведут кровавые ток-шоу и заключают многомиллионные сделки. Становясь женой одного из таких существ, Грайс выполняет свою часть завета, оставляя, вместе с фамилией, человеческое общество.
Один маленький медиум, одна большая семья и один небольшой южный городок…
Чо там у халдеев? Прямое продолжение «Ночного Зверька». Амти и ее друзья продолжают свои попытки выжить в мире, полном суицидальной мегаломании, псевдозороастризма и высокофункциональной психопатии. И приключения отважного маленького Шацара в комплекте.
История о юношах и девушках из современного Стокгольма, попавших в сказочный и злой мир, где им пришлось стать принцами и принцессами волшебной страны, которая вовсе не является такой спокойной и безмятежной, какой кажется. Сказка о смерти и любви, что сильнее, чем смерть, а кроме того, о дружбе и гигантских насекомых.
Он мечтал намыть золота и стать счастливым. Но золото — это жёлтый бес, который всегда обманывает человека. Кацап не стал исключением. Став невольным свидетелем ограбления прииска с убийством начальника артели, он вынужден бежать от преследования бандитов. За ним потянулся шлейф несчастий, жизнь постоянно висела на волосок от смерти. В колонии, куда судьба забросила вольнонаёмным мастером, урки приговорили его на ножи. От неминуемой смерти спасла Родина, отправив на войну в далёкую Монголию. В боях на реке Халхин-Гол он чудом остался жив.
Жизнь подростков отличается: кто-то дружит со своими родителями, кто-то воюет, у кого-то их и вовсе нет, кто-то общительный, кто-то тихоня. Это период, когда человек уже не ребенок, но и не взрослый, период сотворения личности, и у каждого этот переход происходит по-разному: мягко или болезненно. Фахри – подросток с проблемами: в семье, школе, окружении. Но у него есть то, что присуще не всем его – понимание того, что нужно что-то менять, так больше продолжаться не может. Он идет на отчаянный шаг – попросить помощи у взрослого, и не просто у взрослого, а у школьного психолога.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Дример — устройство, позволяющее видеть осознанные сны, объединившее в себе функционал VR-гаджетов и компьютерных сетей. В условиях энергетического кризиса, корпоратократии и гуманистического регресса, миллиарды людей откажутся от традиционных снов в пользу утопической дримреальности… Но виртуальные оазисы заполонят чудища, боди-хоррор и прочая неконтролируемая скверна, сводящая юзеров с ума. Маркус, Виктор и Алекс оказываются вовлечены в череду загадочных событий, связанных с т. н. аномалией — психокинетическим багом дримреальности.
В Центре Исследования Аномалий, в одной из комнат, никогда не горит свет. Профессор Вяземский знает, что скрывается за ее дверями. И знает, как мало времени осталось у человечества. Удастся ли ему найти способ остановить аномалии, прежде чем они поглотят планету? И как быть, если спасти мир можно только переступив законы человечности?
После неудавшегося Апокалипсиса и изгнания в Ад Сатана забирает с собою Кроули, дабы примерно его наказать — так, как это умеют делать в Аду, — а Азирафаэль не собирается с этим мириться и повышает голос на Господа. Рейтинг за травмы и медицинские манипуляции. Примечание 1: частичное AU относительно финала событий на авиабазе. Примечание 2: частичное AU относительно настоящих причин некоторых канонных событий. Примечание 3: Господь, Она же Всевышний, в этой Вселенной женского рода, а Смерть — мужского.