Доктор Захарьин. Pro et contra - [86]

«Представляя при сем десять облигаций 3-го Восточного займа, в тысячу рублей капитала каждая, на предъявителя, с купонами, начиная с ноябрьского 1880 года, – всего на сумму по нарицательной стоимости десять тысяч рублей, имею честь покорнейше просить об исходатайствовании утверждения, из ежегодных процентов с вышеозначенного жертвуемого мною капитала стипендии для одного студента медицинского факультета, причём желаю, чтобы стипендия сия была утверждена на следующих основаниях:

1. Пользоваться стипендиею должны исключительно лица русского происхождения, принадлежащия к числу студентов медицинского факультета Императорского Московского университета без различия курсов.

2. Для руководства при назначении стипендии принимать во внимание лучшие успехи на переходных экзаменах и медали за сочинения, а для студентов первого курса аттестаты зрелости и окончание курса в среднем учебном заведении с медалью. В случае одинаковых успехов решающее значение при назначении стипендии должны иметь бедность, семейное положение и тому подобные обстоятельства.

3. В случае неперехода стипендиата на следующий курс стипендия может быть оставлена за стипендиатом лишь в том случае, если переход не состоялся вследствие болезни или других уважительных причин».[514]

О столь невероятном пожертвовании потрясённый управляющий Министерством народного просвещения лично проинформировал Александра II 7 июля 1880 года. Умилённый император соизволил в ответ собственноручно начертать на Всеподданнейшем докладе об учреждении захарьинской стипендии: «Согласен и благодарит».[515] Поставленный в известность о реакции императора, растроганный Захарьин без промедления раскошелился ещё на две тысячи рублей для единовременных пособий студентам.[516]

Одну стипендию имени Захарьина выдавали на медицинском факультете до 1916 года включительно. Иногда она уменьшалась до 456 рублей, потом увеличивалась до 500 рублей в год. Тем не менее советский историк медицины Лушников, писавший о Захарьине, восклицал: «Нет года, когда бы профессор не жертвовал в пользу нуждающихся студентов крупных сумм, от 2 до 10 тысяч в год».[517]

На самом деле эту стипендию, как и другие варианты материального вспомоществования, нуждающиеся студенты могли и не получать, что констатировал Ключевский в начале XX века: «В заявлениях студентов встречаем горькие жалобы на неравномерное и несправедливое распределение стипендий и пособий, на то, что степень недостаточности при этом распределении отходит на задний план, что стипендия в руках инспекции превращается в награду за благонадёжность, зачётную исправность и т.п. <…> Союзный совет землячеств, первоначально поставивший себе главной целью оказывать материальную поддержку своим членам, именно по вопросу о злоупотреблении разными видами благотворительности со стороны инспекции едва ли не впервые столкнулся с университетскими порядками и проявил своё оппозиционное направление».[518]

1885. Благодеяние №6

Оценивая многообразную благотворительную деятельность Захарьина, его биографы с неизменным восхищением отмечали трепетную заботу профессора о нуждающихся студентах, в пользу которых он жертвовал как будто бы всё своё жалованье начиная с 1885 года и вплоть до прекращения преподавательской службы в 1896 году.[519] Советские историки медицины не учитывали только одного существенного обстоятельства: с 1 февраля 1885 года, после утверждения его в звании заслуженного ординарного профессора, Захарьин получал не жалованье, а пенсию в размере трёх тысяч рублей и никогда не испытывал желания поделиться ею со студентами.

Тем не менее в 1885 году произошли события, побудившие Захарьина к определённой филантропической активности. Весной того года журналы «Медицинское Обозрение» и «Врач» опубликовали заметки, короткие сообщения и коллективные письма московских докторов, протестовавших против грубости, нетерпимости и оскорбительного для всего врачебного сословия обращения Захарьина с коллегами.[520] Разразившийся в медицинском мире скандал резко поколебал реноме Захарьина, незыблемое доселе, как гранитный обелиск, и старательно отполированное славословиями верных учеников и благодарных пациентов. Бурную полемику в медицинской печати жёстко пресёк тогда московский генерал-губернатор князь Долгоруков, но сам директор факультетской терапевтической клиники был настолько потрясён несправедливыми, по его мнению, нападками на него, что от горькой обиды заговорил о своей отставке. От скоропалительного увольнения его остановило письмо профессора Бабухина:

«Глубоко и сердечно уважаемый друг мой Григорий Антонович! Лишним считаю говорить Вам, в какой невыносимой тоске, в какой тревоге провёл последние два дня. Но считаю делом совести моей сообщить, что в эти два дня я имел случай видеться и говорить с студентами четвёртого курса всевозможных убеждений. Несмотря однако же на разность их общих взглядов, я слышал только одно: мы так ценим Григория Антоновича, так дорожим им, что никому из нас на мысль никогда не приходило хоть чем-нибудь его потревожить. Мы так высоко ставим Григория Антоновича как врача и как профессора, мы считаем его настолько превосходящим всех возможных врачей и профессоров, начиная с Боткина (sic), что мы в сравнении с нашими товарищами других университетов считаем за особую счастливую случайность получение медицинского образования у Григория Антоновича. Мы настолько ценим лекции профессора Захарьина, что пропустить хотя бы даже одну из них считаем большою потерею. <…> Пожалейте нас, Григорий Антонович! Пожалейте университет, пожалейте русскую медицину – и Бог Вас пожалеет