Доктор Захарьин. Pro et contra - [76]
Сразу же после бракосочетания он поселился с женой на втором этаже собственного, только что купленного во втором квартале Мещанской части, неподалёку от Сухаревой башни, двухэтажного каменного особняка. Его дом отличался удивлявшей посетителей простотой: полы в нем были деревянные крашеные, лестница тоже деревянная. На первом этаже находились обширный кабинет хозяина и две небольшие, скупо обставленные комнаты для больных; единственным украшением приёмной служил впоследствии портрет президента Императорской академии наук графа Толстого. Стоимость особняка с примыкавшим к нему садом составляла 14 070 рублей; для сравнения дом ординарного профессора госпитальной терапевтической клиники Варвинского в первом квартале Сретенской части оценивался всего лишь в 6 020 рублей.[446]
Каким образом за два года далеко не самой высокооплачиваемой службы сумел Захарьин собрать не менее (скорее всего, много более) 15 тысяч рублей и стать московским домовладельцем, осталось неизвестным. Секреты своего предпринимательства он оберегал не хуже, чем важный правительственный чиновник – государственные тайны. во всяком случае обнищавший отец не мог оказать ему никакой материальной поддержки, надеяться на солидное наследство от многочисленных родственников из Саратовской и Пензенской губерний ему явно не следовало, а внезапно разбогатеть посредством азартных игр он и не пытался, ибо при всей своей страстности всегда был очень осмотрительным, даже опасливым и не подменял долгий трезвый расчёт малопонятной скороговоркой интуиции.
Гипотетически Захарьин мог бы, например, воспользоваться приданым своей жены и заложить принадлежавшее ей доходное имение в Болховском уезде Орловской губернии, но такого намерения он не выказывал никогда. Он мог бы также, преодолев присущие ему обособленность и заносчивость, взять несколько тысяч взаймы у своих родственников со стороны матери. Однако профессор Родион Гейман находился в отставке с 1854 года, а доктор Венедикт Гейман – с 1856 года; выпрашивать деньги в долг у пенсионеров было бы по меньшей мере нелепо. Скорее уж следовало бы апеллировать к старшей сестре Родиона и Венедикта Геймана – жене сенатора Патона, получавшего свыше четырёх тысяч рублей в год генеральского жалованья, да ещё до пяти тысяч злотых годового дохода от имения в Царстве Польском, но с этим семейством Захарьин родственных отношений не поддерживал.
8.2. Сухарева башня (1890-е годы).
Поскольку сумму, необходимую для покупки каменного особняка, Захарьин не мог ни занять, ни выиграть, ни заработать, приходится признать обоснованными упорные слухи о безусловной финансовой одарённости 32-летнего адъюнкта факультетской терапевтической клиники и его успешных биржевых и банковских операциях. Как уверяли досужие люди, некоторую часть своих средств он хранил на текущем счету в банкирском доме «Юнкер и К>О», а многие тысячи рублей держал в приобретённых по минимальным расценкам акциях Московско-Рязанской (с 1891 года Московско-Казанской) железной дороги.[447]
Однако частная Московско-Рязанская железная дорога, построенная на размещённый за границей облигационный капитал, была открыта для эксплуатации только в августе 1864 года. Практически сразу же она стала самой прибыльной после Николаевской (связывавшей Петербург с Москвой) железной дороги, давая высокий дивиденд на каждую акцию. Но к тому времени Захарьин был уже вполне зрелым дельцом и, по его словам, «в потреблении своего капитала» нисколько не затруднялся.
Вполне уместен тогда вопрос: не связана ли относительная финансовая независимость Захарьина с той двусмысленной ситуацией, когда на протяжении семи месяцев 1857 года он повышал свою врачебную квалификацию в лаборатории органической химии профессора Вильгельма Гайнца? Отсюда вытекает ещё ряд вопросов. не привёз ли он из лаборатории уважаемого немецкого учёного какие-то новые химические разработки для своего высокочтимого дяди Родиона Геймана, а также стоявших за ним предпринимателей и, в частности, представителей богатых и очень влиятельных старообрядческих общин? не шла ли в таком случае речь о способах изготовления каких-то ранее неизвестных красителей для текстильного производства? Короче говоря, не занимался ли Захарьин в те семь странных месяцев 1857 года таким высокодоходным ремеслом, которое много лет спустя нарекли промышленным шпионажем? Однако этому фрагменту захарьинского прошлого суждено, очевидно, остаться засекреченным навсегда. Человек, хоть и общественный по долгу службы, но неизменно замкнутый, как амбарный замок на полузабытом армейском складе, Захарьин предпочитал своими тайнами не делиться ни с кем.
Весной 1864 года его утвердили в должности экстраординарного профессора факультетской терапевтической клиники. Годовое жалованье Захарьина (вместе с квартирными и столовыми деньгами) повысилось до двух тысяч рублей; одновременно возросла до 15 рублей (вместо прежних трёх) стоимость его интеллектуальных затрат при частных консультациях больных. Теперь он мог реализовать наконец свою заветную мечту и приобрести имение, пусть не очень крупное и дорогое, но и не захудалое. В конце сентября 1864 года он купил в Болховском уезде Орловской губернии, по соседству с родовым имением жены, сельцо Мосальское, при коем находилось 1340 десятин земли с поселенными на ней 222 временно обязанными крестьянами.
