Доктор Сакс - [44]
«Cosse qui va arrivez? (что же будет?)»
«Parsonne sai. (Никто не знает)».
Должностные лица в продуваемых ветром дождевиках совещались с тросами и ящиками Городского оборудования — «Занятий нет! нет занятий!» Детки пели, танцуя по Белому мосту, — всего через 24 часа люди боялись даже ступить на этот мост, он был бетонный, белый, в нем уже трещины… Мост Муди-стрит был весь железный, из рам и камня, тощий и скелетный в другой части Потопа —
Ярким утром серого дня после того, как отменили школу, мы с Дики Хэмпширом сделали в 8 утра вылазку на места гнева и разрушенья, кои, как мы уже слышали, бушевали над нашими «Пшеничниками»[99]. Люди шли по Риверсайд-стрит ниже Сары-авеню со странными озабоченными видами. Те, что к Роузмонту, — понятно! Роузмонт низок и плосок в речном бассейне, уже половина Роузмонта и его славненьких коттеджиков Санта-Барбары стояли в шести футах бурой воды — Дом Винни Бержерака был плот, они весь первый день провели, он, и Лу, и Норми, и Рита, и Чарли, и Счастливец, старичок-весельчачок, в половодье, играли в плоты и лодки вокруг фасада и задов дома: «Уиии! погляди-к Ма!» — орал Винни: «Чертячий Флот явился в город, скупайте все жучиные кожурки, к нам идет лиловый Тени Макгэтлин, Чемпион» — и наутро в шесть им было приказано покинуть жилой чокнутый дом в предместьях Роузмонта бригадой осапоженной полиции в гребных шлюпках, в дождешляпах и мракодождевиках, в Роузмонте объявили чрезвычайное положение, а еще через день от него и вообще почти ничего не осталось, плевки да потопузырики у моей дамы в будуаре —
Глаза Дики Хэмпшира сверкали от возбуждения. Величественнее мы не видали ничего, когда перешли поле за Текстильным и вылезли на плато с его высокого края над свалкой и рекой в глубоком каньоне шириной в четверть мили до Маленькой Канады, и увидели всю эту ширь громадных гор уродливых зловещих вод, что напирали вокруг Лоуэлла, как зверь-дракон — Мы увидели, как среди потока плывет гигантская амбарная крыша, дергаясь от вибрации рева на том горбе — «У-ух!» Оголодав, неимоверно оголодав от такого возбужденья, мы весь день так и не возвращались домой поесть.
— «Стратегия — поймать такую амбарную крышу и сделать из нее гигантский плот», — сказал Дик, и как же прав он был — Мы кинулись к реке по свалке. Там, ярчайшим утром, где на 200 футов вверх высились огромные дымовые трубы, рыжекирпичные, царя над кирпичной массой Текстильного, столь благородно разместившегося на просторах высот, там были наши зеленые газоносклоны (газоны электростанций аккуратные и серебрянотравые), где мы играли в Царя Горы целые вечности, три года — там была шлаковая тропка к Муди-стрит на мост (где этим восхитительным утром стояли машины, собрались люди, сколько раз мечтал я перепрыгнуть эту изгородь на конце моста и в сумраках мечты ринуться вниз в тенях железных оснований и выпирающей скалы берега, и кустов, и теней, и унылых неясностей Доктора Сакса, что-то неименуемо печальное, и мечтанное, и затоптанное в гражданских войнах разума и памяти — и дальнейшие сценогрезы на соломенных склонах, бан-боч-замусоренных, выходящих на утесик, что обрывался к скалам у самой воды) — Мы словно бы выросли, поскольку эти места и сцены теперь стали больше, чем детской игрой, теперь они омыты чистым днем у белоснежной мороси трагедии.
Трагедия ревела пред нами — весь Лоуэлл, едва дыша, следил от тыщи парапетов, как естественных, так и иных, в долине Лоуэлла. Мамы наши сказали: «Будьте осторожней», — и к полудню они тоже, закутавшись в домохозяйкины пальтишки, позапирали двери и отложили глажку стирки, чтобы пойти и поглазеть на реку, хоть для этого и надо было долго идти по Муди через Текстильный к мосту —
Мы с Дики озирали все это примечательное солнечное утро. Река неслась к нам, кипя от бурого гнева из ручейков долины к северу, на Бульваре машины стояли посмотреть, как река машет деревьями, зажатыми в когтях, — ниже, на Роузмонтском конце свалки, толпа выстроилась перед Нидерландическим разором, наш засранный пляжик в камышах стал теперь дном морским — Я вспомнил всех утонувших пацанов — «Ти connassa tu le petit bonhomme Roger qui etait parent avec les Voyers du store? Il s’a noyer hier dans rivière — a Rosemont — ta Beach que t’appele» — (Знаешь малыша Роже, родственника Ву-айе из лавки? Вчера утонул — в реке — в Роузмонте — на вашем пляже, как ты его называешь.) — Река саму себя Топила — Переваливала через Пороги у Белого моста не своего обычного голубоватого отлива и падала (средь белых барашков снега), но рубилась поверх отливом бурого и голодного селя, которому оставалось лишь соскользнуть фута на два, и он уже оказывался в пенах донного половодья — малыши из Приюта на Потакете у Белого моста стояли внимательными рядами у проволочных оград двора или в Гроте у Креста, нечто громадное и независимое пришло в их жизнь.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
"Бродяги Дхармы" – праздник глухих уголков, буддизма и сан-францисского поэтического возрождения, этап истории духовных поисков поколения, верившего в доброту и смирение, мудрость и экстаз.
После «Биг Сура» Керуак возвращается в Нью-Йорк. Растет количество выпитого, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести свое сатори.Сатори (яп.) - в медитативной практике дзен — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы (человека) через достижение «состояния одной мысли».
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем.
Роман «На дороге», принесший автору всемирную славу. Внешне простая история путешествий повествователя Сала Парадайза (прототипом которого послужил сам писатель) и его друга Дина Мориарти по американским и мексиканским трассам стала культовой книгой и жизненной моделью для нескольких поколений. Критики сравнивали роман Керуака с Библией и поэмами Гомера. До сих пор «На дороге» неизменно входит во все списки важнейших произведений англоязычных авторов ХХ века.
«Ангелы Опустошения» занимают особое место в творчестве выдающегося американского писателя Джека Керуака. Сюжетно продолжая самые знаменитые произведения писателя, «В дороге» и «Бродяги Дхармы», этот роман вместе с тем отражает переход от духа анархического бунтарства к разочарованию в прежних идеалах и поиску новых; стремление к Дороге сменяется желанием стабильности, постоянные путешествия в компании друзей-битников оканчиваются возвращением к домашнему очагу. Роман, таким образом, стал своего рода границей между ранним и поздним периодами творчества Керуака.
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.