Доктор Гоа - [128]

Осознанно или неосознанно, мы все стремимся к счастью, просто понимаем его по-разному. И для того, чтобы сбросить с себя всю мишуру, навязанную бабушками, дедушками, школами, культурами, религиями, сверстниками, учебными заведениями и так далее, необходим процесс обнуления. Это обнуление старого для того, чтобы родилось новое.

– Вы ведь все – вегетарианцы? Это из идейных соображений?

Антон. Практически любому человеку, который занимается биохимией и биологией, известно, что мы, люди, – не плотоядные. Существует всего четыре типа питания. Живое существо может быть плотоядным, травоядным, всеядным, и есть еще четвертый тип, к которому как раз относится человек, – «плодоядные». То есть по всему – по строению ногтей, костей, желудочно-кишечного тракта, по кислотности, размеру сигмовидной кишки и всего остального мы – плодоядные. Мы созданы так, что можем переваривать и мясо, и даже траву. Но и в том, и в другом случае это будет для нас, ну, если не фатально, то очень проблематично. Мясо нас очень сильно старит, зашлаковывает и, по сути дела, убивает. Оно дает быструю силу, но очень сильно меняет образ нашей жизни. Индия – вегетарианская страна. Это одна из немногих стран, в которой мясо не ели тысячелетиями, и при этом уровень IQ в Индии считается самым высоким в мире, то есть отсутствие мяса в рационе никак не влияет на умственные способности.

Более того, лет пять назад приезжала русская доктор. Она занималась исследованием, и мой приятель, индус, брамин, попал к ней. Она его протестировала и сказала мне: «Ты знаешь, это второй человек в моей практике (а у меня было больше тысячи пациентов), который абсолютно здоров». А ведь он в своей жизни не то что никогда не ел мяса, он просто никак к нему не прикасался: им по традиции, по касте это запрещено. Он большой, высокий, красивый, занимался спортом, здоровый, светящийся человек, у него все замечательно. И при этом у него ни папа, ни мама, ни дедушка, ни прадедушка никогда в жизни не ели ни мяса, ни рыбы, ни яиц.

– Мика, в чем для тебя особенность здешних мест?

Мика. В свободе. Я здесь нахожусь вместе с природой, я могу ходить босиком, могу ходить куда угодно, не боясь, что что-то со мной случится. Я могу купаться в море, могу растить здесь своих детей с фруктами, с солнцем, в счастье, в свободе, в тепле.

– Как ты воспитываешь детей? Есть какие-то особые принципы?

Мика. Во-первых, я изначально имею в виду, что они – не моя собственность, это абсолютно отдельные люди, которые пришли в эту жизнь со своей судьбой, со своими задачами. А я – только помощник, проводник. Я не вправе им указывать, не вправе им что-то запрещать. Они живут в полной свободе, но я учу их каким-то моментам – допустим, любви, доброте, справедливости, учу их чувствовать себя, чувствовать момент.

Если я чувствую, что ребенок неправ, то я спокойным голосом объясню, кто в чем неправ. Я стараюсь на них не давить, не кричать. Стараюсь им объяснить в словесной форме, что есть причины и следствия, что существуют кармические завязки. Я объясняю, где они, допустим, неправы, где они, например, пожадничали или подумали только о себе.

– И получается объяснить? Многие европейские мамы, русские мамы постоянно сталкиваются с тем, что дети не слушаются, ходят на голове, вообще ничего не хотят воспринимать, делают свое. Вот с этим как удается справляться?

Мика. Это закладывается в первые три года. Я тоже сталкивалась с детьми, и уже со взрослыми, которые ничего не хотят слышать. Значит, как-то не так им объясняли – возможно, через силу, через злость. Возможно, им это втюхивали, а они не хотели. Это внутренний бунт. Почему человек не хочет слышать? Значит, изначально был момент, где ему было больно, и он закрылся. Первые три года – это время, когда родители вкладываются в ребенка по полной, на все 100 процентов. Забивая на себя, на свой эгоизм, просто служишь маленькому человечку, просто отрабатываешь карму.

– Твои тебя слышат?

Мика. Слышат, да. У Мирухи бывает… Он ведь – первый ребенок, и очень скоро пришел второй: может быть, чуть-чуть мы ему недодали. Ну, старший сын, он как первопроходец, на нем мы учились. Как бы метод проб и ошибок. Но ему все можно объяснить. Он никогда не вредничает, не пакостит. Он может раскапризничаться из-за чего-то: не знаю, в детском саду с кем-то поругался или не поняли его. Он вообще борец за справедливость, всегда сражается за правду, за честность, – может быть, даже чересчур. Если в детском саду Монтессори такие правила – нельзя приносить игрушки, то он будет четко блюсти эти нормы. И если кто-то принесет игрушки, он подойдет и скажет: игрушки приносить нельзя. Конечно, ему будет сложно в жизни с этим качеством. Но я думаю, оно чуть-чуть смягчится: может быть, он с опытом и мудростью переосмыслит какие-то свои перегибы. Но я всегда ему могу что-то объяснить, и он даже потом извиняется, если понимает, что был неправ, говорит: «Мама, я все понял».

Я стараюсь это делать мягко. Конечно, у меня тоже накипает порой: ведь их двое, и мне бывает с ними реально сложно чисто психологически. Но я стараюсь находить в себе силы, мудрость и любовь. Стараюсь объяснить и поддержать. Ведь пока они маленькие, им нужно давать. Конечно, всякие философские рассуждения – это круто, но если они без любви, то вырастает просто холодная логическая машина. А если с любовью, если мягко, если согреть, отлюбить, то я думаю, что это и есть какая-то середина, к которой мы все стремимся.