Доктор Гарин - [20]

Гарин открыл глаза.

Луч мягкого вечернего солнца падал на кровать сквозь клин в занавесках. Голограмма со слонами в соборе Святого Петра по-прежнему парила над столом, но уже беззвучно. Собор давно уже был полон слонов. Они молились.

Гарин вздохнул и пошевелился. И почувствовал, что щёки его мокры от слёз. Он провёл рукой по щеке.

— Давно ты мне не снился, друг дорогой… — произнёс он.

Сел в кровати. Посидел, приводя в порядок дыхание.

Свесил с кровати свои титановые ступни, пошевелил титановыми пальцами.

— Долгое… — это тебе не Короткое… — произнёс он и рассмеялся так, как смеётся человек после кошмарного и дурацкого сна.

Ужин был в семь, как обычно.

Овальные столы вечером снова были покрыты синей и красной скатертями, но уже другими, чем на ланче, с узорами. На столах стояли букеты цветов. Еду и напитки подавали официанты в белых перчатках. Из алкогольных напитков разрешалось только шампанское.

Когда облачённый во фрачную пару Гарин вошёл в столовую, и медики, и пациенты уже сидели на своих местах и закусывали под музыку Чайковского.

— Добрый вечер! — поприветствовал Гарин всех по-русски.

Ему ответили и медики из-за красного стола, и пациенты из-за синего, тоже уже привычно по-русски.

Вся «великолепная восьмёрка» была здесь, многие нарумянились, подвели глаза и украсили руки браслетами и кольцами. Гарин уселся на своё привычное место между Машей и Штерном, взял в руку бокал с шампанским, поднял его и громко провозгласил:

— Будьте здоровы, дамы и господа!

Ему ответили, кто как мог. Гарин с удовольствием глотнул шампанского, стал класть себе разные закуски. Маша предложила ему салат, он благодарно кивнул.

— Слыхали новость из Шемонаихи? — спросила она.

— Нет.

— Казахи предъявили ультиматум.

— Какой?

— Если до шести утра алтайцы не оставят северный берег Убы и не отойдут с позиций на шестьдесят два километра, казахи оставляют за собой право применить тактическое ядерное оружие.

— Вот как? — Гарин принялся за салат. — Ммм… нет, не слыхал… я спал….

— Очередной бред казахский, — закусывал Штерн. — Их угрозы ежедневны уже полгода.

— Но ультиматумов пока не было. — Маша отпила из бокала.

— Стояние на Убе! — рассмеялась Пак. — Можно эпос писать.

— Можно, если бы у алтайцев тоже была ядерная бомба.

— Маша, не делайте культа из ядерного оружия, — возразил Штерн. — Оно существует вовсе не для применения.

— Я надеюсь, но…

— Как Борис и Дональд? — спросил Гарин.

— Стабильны, — ответила Пак. — Пока.

— Дипсомания? — Гарин перевёл взгляд на санитаров.

— Бутылок в номере не найдено, — ответил один из них.

Гарин удовлетворённо кивнул, продолжая закусывать.

— Друзья, у меня есть тост! — раздалось за другим столом.

Сильвио поднял бокал:

— Если кто из вас не заметил, я напомню — сегодня ровно месяц, как мы здесь, в «Алтайских кедрах».

— Я заметила! — улыбнулась ярко накрашенная Ангела.

— И я! — покачался на ягодицах Синдзо.

— Прекрасно! — продолжил Сильвио. — Этот месяц для меня пролетел, словно чайка над морем в солнечный день. Я лишний раз порадовался нашей коллективной мудрости, нашему выбору. У нас было столько возможностей! Европа кишит санаториями, грязелечебницами, горячими источниками. Но мы выбрали именно санаторий в Алтайской Республике. И не ошиблись, друзья, ведь правда?

Все, кроме Бориса и Дональда, одобрительно покачались на ягодицах.

— А кто подсказал нам это место? Мой друг Владимир!

— Это не я, — пробормотал тот.

— Нет, это ты, дорогой! Сначала он подсказал это мне, потом я рассказал про это целебное место всем вам. И мы приняли правильное решение. Поэтому я предлагаю тост за Владимира! Будь здоров и бодр, дружище!

Все выпили, кроме Дональда. Он сосредоточенно хлебал своё mixy-wixy.

— А теперь я хочу всем вам спеть!

— Сильвио, но мы ещё не закончили ужин, — развёл руками Эммануэль. — Суфле не может быть холодным!

— Не суфле единым жив человек, дорогой Эммануэль!

Сильвио поставил пустой бокал на стол, скрестил на животике руки в массивных золотых перстнях и запел громким, слегка дребезжащим тенором «Nessun Dorma» из оперы Пуччини «Турандот».

Пак и Штерн с улыбкой переглянулись. Перестав есть, Гарин стал слушать. Маша бросила на Сильвио презрительный взгляд.

Закончив, Сильвио прижал руки к груди и закачался на ягодицах вперёд-назад-вперёд-назад. Все, даже Дональд и Борис, зааплодировали.

— Bravo, Сильвио! — выкрикнул Гарин, тяжко хлопая своими ладонями.

— Прекрасно, Сильвио! — хлопала Ангела.

— Чудесно! — возбуждённо покачивался на ягодицах Джастин.

Отхлопав, Дональд вытер рот салфеткой, отпихнул от себя чашу с mixy-wixy:

— Спето хорошо. Grazie, Сильвио. Ты настоящий парень, без сомнения. И не ответить тебе — значит не уважать других настоящих парней.

Он угрожающе оперся о стол руками и запел пронзительным, высоким и визгливым голосом:

When I was a little bitty baby

My mama would rock me in the cradle,

In them old cotton fields back home;

It was down in Louisiana,

Just about a mile from Texarkana,

In them old cotton fields back home…[16]

Борис закрыл уши руками. Дональд спел ещё несколько куплетов и забарабанил по столу. Ему зааплодировали.

— Ладно, я пожертвую суфле. — Эммануэль поднял руку, прося тишины.