Доктор Есениус - [38]
Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же клятву да будет обратное тому».
Многим студентам текст клятвы уже знаком. Однако сейчас он звучит как-то иначе: настойчиво и предостерегающе. В устах Есениуса клятва звучит внушительней. Это не просто цитата из древней книги — это наказ, о котором им напоминает человек, постигший всю его обязательность.
Гиппократовскую клятву Есениус приберег на конец лекции.
И вот он встает, улыбается студентам, а те выражают свою признательность бурными рукоплесканиями. Он ждет. Ждет, когда схлынет этот водопад чувств, чтобы ответить на возражения или вопросы.
Но нет ни замечаний, ни возражений, ни вопросов. Только бурные рукоплескания. А потом откуда-то с дальней скамьи раздается возглас:
— Виват профессор Есениус!
Успех наполняет душу сладостным чувством уверенности, он придает ему силы для дальнейшей работы. А работы много. Профессор anatomicus — так именуется Есениус в отличие от других профессоров — читает курс анатомии и хирургии пять семестров. Учебная программа строго распределена по годам, а в пределах года — по периодам. Так, например, курс анатомии читается в зимние месяцы. Летом — лекции по хирургии и ее практическое применение при операциях. Все это программа первого года. На втором году продолжается общая хирургия и зимой проводятся практические занятия с трупами: лето отводится для лекций о лечении опухолей. Третий год — повторение анатомии, изучение переломов, а четвертый — снова анатомия и лекции о лечении ран. Пятый год посвящается лечению нарывов.
Возвращаясь из университета, Есениус ежедневно по нескольку часов работал дома. Он закрывался в своем кабинете и писал, писал до глубокой ночи. Сидя за тяжелым дубовым столом в просторной комнате с двумя окнами и высокими кафельными печами, почти достигающими потолка, он чувствовал себя очень хорошо. Рукопись «Пражская анатомия» быстро продвигалась, стопка исписанных страниц росла с каждым днем. Есениус описывал вскрытие так, как оно в действительности протекало. В сочинении он привел свою вступительную лекцию, а затем все девять приемов вскрытия.
Посвящение и предисловие он оставляет на конец. Ведь вместе с «Пражской анатомией» он собирается издать трактат «О костях». Трактат в основном уже готов, но перед сдачей в печать его надо еще раз внимательно просмотреть и кое-что добавить. Кроме того, ему хотелось бы издать и «Методику распознавания болезней», которую написал его падуанский учитель профессор Эмилий Камполонг. Это, конечно, не оригинальная работа, ибо в ней Камполонг опирается на сочинение другого падуанского профессора, Иеронима Капивачи, но это не так уж важно. Все-таки это ценный труд и для студентов-медиков необходимый. Обязательно надо издать!
И вот наступает самое приятное для него мгновение — он приступает к посвящению. Это означает, что все уже готово. Мозг, находившийся все время в напряжении, может теперь избавиться от всего, что тревожило его многие месяцы, и детище, доставлявшее ему столько горьких и вместе радостных минут, облекается наконец в праздничные одежды, в которых его можно показать миру, — посвящение и предисловие.
«Пражская анатомия» и трактат «О костях» подготовлены к печати.
Есениус испытывает чувство облегчения, выполненная работа успокаивает его, и он вздыхает полной грудью. Рука, судорожно сжимавшая гусиное перо и не раз немевшая от усталости, теперь покоится на столе, вялая и расслабленная. Лишь роженица, изнуренная родовыми схватками, но вместе с тем охваченная радостью и волнением при виде ребенка, могла бы постичь всю сложную гамму блаженства человека, который произвел на свет свое творение, ставшее частью его существа.
Есениус понимал, что такое состояние продлится недолго. Как только время сгладит остроту содержания его книги, словно ветер, заметающий следы на песке, его душа вновь начнет тяготиться наступившим бездельем, и свобода уже не будет свободой, а превратится в муки, еще более горькие, чем муки напряженного творчества. Что же тогда? Новый замысел, новая работа.
В его сознании уже вырисовываются контуры нового произведения о хирургии, которое явится непосредственным продолжением «Анатомии».
В напряженной работе над новой книгой Есениус не замечает, как летит время. Зима уже прошла, обнажились холмы, и первая зелень возвещает о наступлении весны. Цветущие деревья напоминают Есениусу о том, что со времени его поездки в Прагу миновал уже год. Какая-то бесконечная тоска охватывает его душу. Поехать бы туда вновь!
И, словно в ответ на это желание, из Праги приходит письмо. Письмо от Браге. Среди приветов от семейства астронома, от Кеплера и молодого Фельса в письме есть фраза, которой Есениус никак не хочет поверить при первом чтении. Браге спрашивает, согласился бы Есениус занять должность личного императорского врача. Император, мол, не раз спрашивал о нем и в конце концов в ответ на почтительное предложение Браге выразил пожелание принять хирурга к себе на службу. Жалованье вполне приличное и, разумеется, выше того, какое он получает в Виттенберге. Так что пусть он, не откладывая, подумает и сообщит о своем решении при первой оказии. И, если это решение окажется положительным, желательно, чтобы Есениус перебрался в Прагу как можно скорее. Здесь он будет сердечно принят всеми друзьями.
