Доклад Юкио Мисимы императору - [212]
– Я знаю эти слова Зеами, но он жил в четырнадцатом веке, а с тех пор мир сильно изменился. Мы больше не можем игнорировать того, что наш император олицетворяется с «демократической» Конституцией. Раньше мы знали, что Драгоценному голосу нет необходимости отдавать публично приказы, чтобы править страной, что Его императорскому величеству не надо требовать актов почитания от своих подданных, чтобы обладать божественной сутью, потому что император правит в душе каждого из нас, и поэтому нация ведет себя должным образом.
– Возможно, я выражусь не совсем деликатно, – сказал граф Ито, – но у императора нет другой одежды, кроме Конституции, а вы хотите, чтобы он утратил и ее. Зачем вы так суетитесь, агитируя за «реставрацию» власти императора, когда это де-факто уже произошло? Ваше молчание принесло бы Его величеству больше пользы.
– Должно быть, мне так и не удалось объяснить вам свою позицию. На мой взгляд, оказаться полезным Его величеству можно, только рискуя собой ради него в акте поддержки, который обречен на полную неудачу. Думаю, что все вы знаете историю Такинори Кодзимы, военачальника, жившего в эпоху средневековья, в 1332 году он участвовал в неудачной попытке спасти императора Годаиго от изгнания. Слава Такинори выдержала испытание временем, о нем помнят спустя шесть столетий, несмотря то, что он потерпел поражение. Но почему? Этому способствовало стихотворение, слова которого он вырезал на вишневом дереве так, чтобы проезжавший мимо император заметил их.
И я начал цитировать стихотворение, однако граф Ито остановил меня:
– Не трудитесь, Мисима-сан. Мы прекрасно знаем эти строчки.
По выражению его лица я понял, что он догадался, куда я клоню. Цудзи выжидательно смотрел на меня. Киси и Сато тревожно переглянулись.
– Хорошо, – продолжал я, – в таком случае вы наверняка знаете, что эти строчки недавно вновь были написаны. На сей раз зубной пастой на стене тюремной камеры. Это сделал Ямагучи Отойа, перед тем как повеситься. Потерпевший неудачу герой Та-кинори стал образцом для подражания для Ямагучи, семнадцатилетнего мальчика, убившего четыре дня назад председателя Социалистической партии Асануму Инедзиро.
– Этот парень был кичигаи, сумасшедшим, – пренебрежительно махнув рукой, заявил Сато.
– Сато-сан плохо знает литературу, – заметил я. – У Ибсена судья Брак, отрицательный персонаж, тоже называет Гедду Габлер кичигаи, когда она в конце пьесы убивает себя. Брак говорит: «Люди не ведут себя подобным образом».
– По-моему, этот Брак совершенно прав. Люди действительно не ведут себя подобным образом.
– И все же некоторые люди именно так и поступают, – спокойно возразил Цудзи.
Киси откинулся на спинку шезлонга и закрыл глаза, делая вид, что дремлет.
– Ваши слова расходятся с вашей внешностью, Мисима-сан, – сказал он. – Когда я слушаю вас с закрытыми глазами, мне кажется, что это говорит Иноуэ Нисси или Кита Икки. А когда открываю глаза и затыкаю уши, то вижу перед собой экстравагантного человека, жаждущего респектабельности, стремящегося получить Нобелевскую премию. И что еще, Мисима-сан? О чем еще вы мечтаете?
– Возможно, о такой смерти, какой умерла Гедда Габлер, – ответил за меня Сато.
– Я упомянул об этом обманутом мальчике, Ямагучи, не потому, что я одобряю насилие, – сказал я.
– Конечно, насилие у всех нас вызывает сожаление, – согласился Киси, не открывая глаз.
В этот момент он был похож на мудреца, погрузившегося в медитацию.
– Меня подкупает то, что действия этого юноши были искренними, – продолжал я. – Чистоту его намерений доказала готовность немедленно совершить самоубийство. Его насилие было чистым, стерильным, бескорыстным, как скальпель хирурга.
– Вас оно восхищает? – открыв глаза, спросил Киси.
– Да, меня всегда восхищает искренность. И эту искренность демонстрируют молодые люди как правых, так и левых взглядов.
– А зенгакурен [28] вас тоже восхищают? – спросил Сато.
– Конечно. Они проявили мужество, предприняв попытку штурма здания парламента 15 июня. В тот день была убита студентка Камба Мичико, секретарь Лиги коммунистов.
– Вы считаете, что мы являемся свидетелями поворотного момента? – задумчиво спросил Цудзи.
– Да, во всяком случае в сердцах и умах нашей молодежи. – Я был готов к этому разговору и достал из бумажника вырезку из газеты. – На штурм здания парламента зенгакурен вдохновил пример шахтеров, устроивших в марте забастовку на принадлежащих компании «Мицуи» шахтах Миике на Кюсю. Это событие местного масштаба вылилось в целое антиправительственное движение, когда шахтеров поддержали мелкие фермеры и торговцы. Послушайте, что сказал студент Сима Сигеро, лидер Коммунистической Лиги, о забастовке на шахтах Миике. «Это навело меня на мысль о том, что революция происходит потому, что люди начинают протестовать, увидев душераздирающие сцены жизни. А это значит, что мы должны дать обществу такой пример, который помог бы людям понять сложившуюся ситуацию и побудил бы их к действиям. Вот почему 15 июня мы ворвались в парламент. Это было единственным средством выразить свой протест против органа власти, который должен представлять граждан, но на самом деле находится вне пределов их досягаемости».
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».