Дохлая луна - [8]

Из глаз колодцев студеные ведра.

В шелках озерных ведь ты же висла

Янтарной скрипкой пели бедра?

    В кра-я

Где злоба крыш не кинешь блесткой лесни

В бульварах я тону тоской песков овеян

Ведь это ж дочь твоя моя же песня

В чулке ажурном

    У кофеен!

О моей маме

У меня есть мама на васильковых обоях

А я гуляю в пестрых павах

Вихрастые ромашки шагом

Меряя мучу

Заиграет вечер на гобоях ржавых

Подхожу к окошку веря я

Что увижу опять севшую

    На дом тучу

А у мамы больной пробегают народа шорохи

От кровати до угла пустого

Мама знает это мысли сумасшедшей ворохи

Вылезают из-за крыш завода Шустова.

И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой

Окровавит гаснущая рама,

Я скажу раздвинув басом ветра вой

    Мама

Если станет жалко мне вазы

    Вашей муки

сбитой каблуками облачного танца

Кто же наласкает золотые руки

    Вывеской из заломанные

У витрин Аванцо.

Теперь про меня

Я люблю смотреть как умирают дети

    Вы прибоя смеха мглистый вал

Заметили б за тоски слоновьим хоботом

    А я

В читальне улиц

    Так часто

    Перелистывал

   Гроба

    Том

А полночь промокшими пальцами щупала

Меня и забитый забор

И с каплями ливня на лысине купола

Скакал сумасшедший собор

Я вижу — сквозь город бежал

Хитона оветренный край целовала плача слякоть

    Кричу

    Кирпичу

слов исступленных вонзаю кинжал

    В неба распухшего

    Мякоть

    Солнце.

Отец мой сжалься хоть ты и не мучай

Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою

    Дольней

Это-ж душа моя клочьями порванной тучи

В выжженном небе на ржавом кресте колокольни

    Время

Хоть ты, хромой богомаз лик намалюй мой

В божнице уродца века!

Я-ж одинок как последний глаз

    У идущего к слепым

    Человека

Бенедикт Лившиц

Тепло

Вскрывай ореховый живот,

Медлительный палач бушмена:

До смерти не растает пена

Твоих старушечьих забот.

Из вечно-желтой стороны

Еще недодано объятий —

Благослови пяту дитяти,

Как парус, падающий в сны.

И, мирно простираясь ниц,

Не знай, что, за листами канув,

Павлиний хвост в ночи курганов

Сверлит отверстия глазниц.

Вокзал

Давиду Бурлюку

Мечом снопа опять разбуженный паук

Закапал по стеклу корявыми ногами.

Мизерикордией! — не надо лишних мук.

Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,

Глядишь на лысину, плывущую из роз,

Солдатских черных роз молочного прилавка,

И в животе твоем под ветерком стрекоз

Легко колышется подстриженная травка.

Чугунной молнией — извив овечьих бронь!

Я шею вытянул вослед бегущим овцам.

И снова спит паук, и снова тишь и сонь

Над мертвым — на скамье — в хвостах — виноторговцем.

Василий Каменский

От иероглифа до «А»

На потолке души качается

с хвостом улыбки

электрическая люстра

утровечерия сестра

ржавый кучер заратустра

венчается с невестами

стами поэмами

железобетонными

в платьях из тканей

ИКСЛУЧЕЙ

энергии журчей

МИРУТР = возвьет

цветистую рекламу

на синем бархате из

линий букв

трамвайных искр

хрустальной талостью

РЕКОРДОВ ВЫСОТЫ

  + 3,15

    кислорода

вознеси оглоблями судьбу

    известий

РАДИОТЕЛЕГРАФА

    с острова равата

где ради графа или лорда

уничтожили воинственное племя

    ЛЮДЕЙ-РАСТЕНИЙ

    с крыльями

вершинных птиц

хаматсу-хаву

ПЕРВЫХ АВИАТОРОВ

    прилетевших к

Соломону

на постройку хоама

первых прочитавших

сверху ПУТЬ ЗЕМЛИ _____

Небовесную песнепьяный

На ступенях песнепьянствуют

песниянки босиком

расцветанием цветанствуют

тая нежно снежный ком

визгом смехом криком эхом

расплесканием с коней

утро ранним росомехом

на игривых гривах дней

со звенчальными звенчалками

зарерайских тростников

раскачают укачалками

грустнооких грустников

небовеснит манит далями

распыляя сок и мед

завивая завуялями

раскрыляет мой полет

путь беспутный ветровеющим

к песнеянкам босиком

я лечу солнцеалеющим

таю нежно снежный ком

Алексей Крученых

«Мир кончился. Умерли трубы…»

Мир кончился. Умерли трубы…

Птицы железные стали лететь

Тонущих мокрые чубы

Кости желтеющей плеть.

  Мир разокончился… Убраны ложки

  Тины глотайте бурду…

  Тише… и ниже поля дорожки

  Черт распустил бороду.

Высоты

(вселенский язык)

  е у ю

  и а о

  о а

 о а е е и е я

  о a

 e у и e и

  и e e

и и ы и е и и ы

Николай Бурлюк

Трубач

Весной стремительный дождь моет улицы. Бурая вода бежит потоками к разлившемуся Днепру. Струйки шевелят побеги уличной травы. Взнесенные облака ускоряют полет к югу, Солнце дрожит в синих провалах.

Ты, читатель, старый или молодой — рад весне. Открыв утром окно, засматриваешься на вершины провинциальных деревьев, — голубое сияние овило ветви, и птицы на них быстры как первые цветы…

Ты, — идешь в гавань вдыхать запах смоленых и греть свою старую спину…

Ты, — катаешься ни лодка и проводишь ночи в строгом и торжественном воздухе весенних лесов. А ты, — просто сидишь на бульваре и ищешь свою весну в проходящих глазах.

Над дворами, над улицами, над городом стоит эхо.

Это не стук экипажей, не звон колоколов — это дети кричат весне. С каждым лучом, с каждой каплей дождя она нисходит благодатная….

Я же, старый пьяница, тоже ей рад. И когда меня тащат в участок, я, уцепившись за водосточную трубу, срываю ее сустав со стены. Меня несут в ним, — меня — пьяного трубача неисчислимых весен.

Глухонемая

Ветер несет пыль. Сегодня ветрено с самого утра, и пыль повсюду. На подоконнике она ложится звездами, на раскрытой истории Египта заметает пирамиды и храмы. Серой маской покрыла лица глядящих, траву и деревья.