Дохлая луна - [7]

Нас покинет училищ туга.

И прострим мы зеленую вайю[2] в высоту,

И восславим, священные, ваю[3] красоту.

Приятно в нежити дубравной

Себя сознать средь равных равной.

Приятно общность знать племен,

Потерян в толпе древяниц,

И перед не имеющим имен,

Благоговея, падать ниц.

Но что приятного, ответьте,

О девушки младые, —

Вот стены каменные эти

И преподаватели глухие?

Их лысины сияют,

Как бурей сломанные древа,

А из-под их слов о красоте зияют

За деньги нанятые чрева.

В зубах блистают зерна злата,

Сердца налила жидким ртуть.

Они над ужасом заплата,

Они смехучей смерти суть.

Вапно покрыло лавки, стол.

На славу вапнен желтый гроб.

Я вас спасти от смерти сол.

Училицы

Слава. Слава тебе, поборовшей века,

Нам принесшей заветы Владимира!

Наша цель, наша цель далека,

Мы тобою пойдем предводимые!

Бегущие с огнями

О гей-э, гей-э, гей-э!

Загорайтесь буйно, светы,

Зажигайте дом учин[4].

Смолы, лейтесь с веток,

Шире, выше свет лучин!

Вон учителя бегут толпой,

С обезумелыми телами

И с тоскою на лицах тупой,

Бурно плещимы жара лозами.

Сюда, сюда несите книги,

Слагайте радостный костер.

Они — свирепые вериги,

Тела терзавшие сестер.

Вон, златовея медным шлемом,

Пожарных мчится гордый стан.

Девы, гинем мы

И раним раной древних ран.

Сюда, училицы младые,

В союз с священными огнями,

Чтоб струи хлябей золотые

От нас чужие не отняли.

Слагайте черных трупов прелесть,

В глазницах черный круглый череп,

И сгнившую учебночелюсть,

И образцы черев,

И мяс зеленых древлемерзость,

И давних трупов навину[5].

В этом во всем была давно когда-то дерзость,

Когда пахали новину.

Челпанов, Чиж, Ключевский,

Каутский, Бебель, Габричевский,

Зернов, Пассек — все горите!

Огней словами — говорите!

И огнеоко любири

Приносят древние свирели…

При воплях: «жизни сок бери!»

Костры багряны догорели…

Черный любирь

Я смеярышня смехочеств

Смехистелинно беру

Нераскаянных хохочеств

Кинь злооку — губирю

Пусть гопочичь, пусть хохотчичь

Гопо гоп гопопей

Словом дивных застрекочет

Нас сердцами закипей

В этих глазках ведь глазищем

Ты мотри, мотри за горкой

Подымается луна!

У смешливого Егорки

Есть звенящие звена.

Милари зовут так сладко

Потужить за лесом совкой

Ай! Ах на той горке

Есть цветочек куманка заманка.

«Я нахожу, что очаровательная погода…»

Я нахожу, что очаровательная погода,

И я прошу милую ручку

Изящно переставить ударение,

Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.

Вон там на дорожке белый встал и стоитвиденнега!

Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?

Ах, позвольте мне это слово в виде неги!

К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.

И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,

То я зову вас на вечер.

Там будут барышни и панны,

А стаканы в руках будут пенны.

Ловя руками тучку,

Ветер получает удар ея, и не я,

А согласно махнувшие в глазах светляки

Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки.

Владимир Маяковский

Исчерпывающая картина весны

Лис —

Точки

После

Точки

Строчек

Лис

— Точки.

От усталости

Земля дай исцелую твою лысеющую голову

Лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот

Дымом волос над пожарами глаз из олова

Дай обовью я впалые груди болот

Ты нас двое ораненных загнанных ланями

Вздыбилось ржанье оседланных смертью коней

Дым из-за дома догонит нас длинными дланями

Мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней

Сестра в богадельнях идущих веков

Может быть, мать мне сыщется

Бросил я ей окровавленный песнями рог

Квакая, скачет по полю канава зеленая сыщица

Нас заневолить веревками грязных дорог.

Любовь

Девушка пугливо куталась в болото,

Ширились зловеще лягушечьи мотивы,

В рельсах колебался рыжеватый кто-то,

И укорно в буклях проходили локомотивы.

В облачные пары сквозь солнечный угар

Врезалось бешенство ветряной мазурки,

И вот я — озноенный июльский тротуар —

А женщина поцелуи кидает как окурки

Бросьте города глупые люди

Идите голые лить на солнцепеке

Пьяные вина в меха-груди

Дождь поцелуи в угли-щеки

Мы

Ле —

Зем

Зем —

Ле

Выколоть бельма пустынь

На губах каналов дредноутов улыбки поймать.

Стынь злоба

На костер разожженных созвездий взвесть

Не позволю мою одичавшую дряхлую мать.

    Дорога

    Рог

    Ада

Пьяни грузовозов храпы!

Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь

Перья линяющих бросим любимым на шляпы,

Будем хвосты на боа обрубать у комет ковыляющих в ширь

«По эхам города проносят шумы…»

По эхам города проносят шумы

На топоте подошв и на громах колес,

А люди и лошади это только грумы,

Следящие линии убегающих кос.

Проносят девоньки крохотные шумики.

Ящики гула пронесет грузовоз.

Рысак прошуршит в сетчатой тунике.

Трамвай расплещет перекаты гроз.

Все на площадь сквозь туннели пассажей

Плывут каналами перекрещенных дум,

Где мордой перекошенный размалеванный сажей

На царство базаров коронован — шум

Я

По мостовой моей души

    Изъезженной

Шаги помешанных

Вьют жестких фраз пяты.

Где

Города

Повешены

И в петле облака застыли башен кривые

    Выи

Иду один рыдать, что перекрестком

Распяты

Городо —

    вые.

Несколько слов о моей жене

Морей неведомых далеким пляжем

Идет луна

    Жена моя.

Моя любовница рыжеволосая

    За экипажем

Крикливо тянется толпа созвездий

    Пестрополосая

Венчается автомобильным гаражем,

Целуется газетными киосками,

А шлейфа млечный путь моргающим пажем

Украшен мишурными блестками.

    А я

Нес-же палимому бровей коромысло