Дочь Великого Петра - [145]

Но поверят ли ему?

Доказательств против княжны Людмилы Васильевны, кроме оговора убийцы ее матери, не будет никаких. Предательский ноготь, единственное различие между дочерьми одного и того же отца, в руках графа Свянторжецкого не мог быть орудием, так как рассказ из воспоминаний его детства, несомненно могущий быть подтвержденным старыми слугами княгини Полторацкой, должен был обнаружить и его собственное самозванство. Он должен был бы рассказать, что он Осип Лысенко, сын генерала Ивана Осиповича Лысенко, лично известного императрице. На это бы граф никогда не решился.

Какая же сила была у него? Никакой, кроме неожиданности и быстрого натиска. Для этого он упустил время. Граф Иосиф Янович ничего, повторяем, этого не думал. Он, напротив, был уверен, что ему стоит только протянуть руку, чтобы взять княжну. Он ждал даже, что она сама попросит его к себе для того, чтобы умилостивить его всевозможными жертвами.

«На всякого мудреца довольно простоты» — эта пословица оправдалась на графе Свянторжецком.

В то время, когда он почивал на лаврах своего открытия, предвкушая сладостные его результаты, княжна Людмила Васильевна всесторонне обсудила план действий и стала приводить его в исполнение. В одну из ночей, когда явившийся к ней Никита задал свой обычный вопрос: «Был?» — она грозно крикнула на него:

— Чего ты ко мне пристаешь, был или не был!.. Мне-то до этого какое дело!..

Никита широко открыл свои посоловевшие от пьянства глаза.

— Да ты в уме ли, девушка? — задал он вопрос после довольно продолжительной паузы.

— Я-то в уме, а ты, видно, свой-то совсем пропил… Ходит каждую ночь и спрашивает: «Был или не был?» Ждет, когда его второй раз сцапают и отправят в Сыскной приказ…

— Сцапают… В Сыскной приказ… — повторил дрогнувшим голосом Никита. — Почему?

— Почему? — передразнила его княжна. — А потому, что если он не едет, значит, решил начать дело…

— Что ты, девушка, говоришь, вдруг и вправду…

— Что вправду, это ясно как день… Держись только, не нынче завтра тебе руки за спину и за решетку посадят…

— Пропала наша головушка! — воскликнул Никита.

— Не наша, а твоя… — поправила его молодая девушка.

— А ты, краля, думаешь, что я тебя в каземате-то помилую? Нет, девушка, и сама его попробуешь…

— Держи карман шире…

— Увидишь…

— Чего увидишь-то?.. Что ты глуп, это я и сама вижу…

— Глуп, глуп, а все расскажу, как было, по-божески…

— По-божески… Так тебе и поверят, бродяге, против меня, княжны Полторацкой, — встала девушка с дивана и выпрямилась во весь рост.

— Расскажу я, какая ты княжна, подзаборная… — зарычал Никита.

— Рассказывай, не испугаюсь. Ты о себе бы подумал лучше, как себя спасти, нежели других топить, дурак ты, дурак.

— Что же мне делать?

Вместо ответа молодая девушка продолжала:

— Ты сам сообрази… Меня все признали, родной дядя, даже императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как на духу признаюсь и попрошу меня в монастырь отпустить…

— Ишь, что придумала, змея… — злобно проворчал Никита.

— Не в тебя, что о себе не думать.

— Что же мне-то думать?

— А то, что надо тебе схорониться отсюда куда-нибудь подальше.

— Куда же это прикажешь… Аль тебе надоел, сбагрить меня хочешь… Нет, это ты, девушка, шутки шутишь…

— Ничего не сбагрить… По мне, шляйся здесь, сколько твоей душеньке угодно, жди, пока в каменный мешок тебя законопатят… Мне ни тепло от этого, ни холодно.

— Одной на свободе побыть захотелось, княжной… Ишь, мудреная, что придумала… Иди подобру-поздорову… Скатертью дорожка… Голодай, а я поживу, поцарствую.

— Зачем голодать… Вот я тебе мешочек с золотом приготовила на дорогу… На весь твой век тут хватит… Тысяча червонных…

— Тысяча червонных… — даже захлебнулся Никита.

— Да, тысяча. Получай и сгинь… Скройся подальше… Лучше, если в Польшу, там и паспорт можешь за деньги достать… Вина везде на твою долю хватит…

Она остановилась и посмотрела на Никиту. Он молчал, а глаза его были с жадностью устремлены на развязанный княжной холстинный мешочек, в котором она горстями перебирала золотые монеты.

— Пожалуй, ты, девушка, и дело говоришь…

— Вестимо, дело, тебе же добра желаю… С чего же пропадать-то и меня губить… Погубишь или не погубишь, бабушка надвое сказала, и ни от того, ни от другого тебе нет никакой корысти.

— Это правильно… — произнес Никита.

— Конечно, правильно… Умру ли я, в монастырь ли пойду, осудят ли меня, все равно богатство тебе не достанется. Сергею Семеновичу все пойдет… Бери же мешочек-то. В нем богатство, целый большой капитал… Что тебе в Питере оставаться… Россия велика, да и за Россией люди живут… Везде небось деньгам цену знают, не пропадешь с ними… Себя и меня спасешь…

— И граф в дураках останется.

— Еще в каких…

На лице Никиты промелькнула довольная улыбка. Он вспомнил, что ему достаточно помяли бока графские люди, когда неожиданно напали на него у садовой калитки. Теперь граф будет за это отомщен.