Дочь ведьмы - [12]

– Ну же, Бесс! – прошептала Маргарет. – Пожалуйста!

Бесс улыбнулась, но покачала головой, взглядом напомнив сестре, как близко сидит мать. Потом попыталась сосредоточиться на кружеве. Тусклый свет свечей заставлял ее щуриться на тонкие нитки, и от усилий у нее начал болеть лоб. В ней понемногу росло раздражение. Зачем губить себе зрение и испытывать терпение утомительной работой? Где написано, что она, Бесс, должна столько часов проводить за таким изматывающим трудом просто ради того, чтобы положить в семейный кошель пару монет? Мысль о какой-то состоятельной леди – без сомнения, тратившей время на куда более интересные занятия, – которая украсит себя творениями Маргарет, затянула в голове Бесс еще один узел злости. На мгновение она упустила поводья, обуздывавшие гнев, и он вырвался на волю невидимым шаром чистой энергии. Свечи на столе тут же заплевались. Потом, подпитываясь жирным топливом ненависти, пламя подросло, быстро потянулось вверх, разгораясь все ярче. Энн ахнула и вскочила на ноги. Маргарет взвизгнула от восторга.

– Да, Бесс! – выкрикнула она, хлопая в ладоши. – Да!

Комнату залил свет, точно зажгли сотню свечей. Пламя возвышалось над столом, угрожая добраться до потолка. Джон подскочил и готов был залить огонь своим сидром, но тут свечи внезапно погасли. В темноте Бесс не могла различить лицо матери, но была уверена, что слышала, как та щелкнула пальцами за мгновение до того, как пламя потухло. В воздухе тяжело висел сальный запах тлеющих фитилей. Джон запалил от очага лучину и снова зажег свечи. Лицо у Энн было суровым.

– Работа не ждет, девочки, – произнесла она.

Громкий стук в дверь так напугал Бесс, что она уронила кружево, которое сжимала в руках.

Джон впустил раскрасневшегося мальчика лет двенадцати. Он почти упал через порог, тяжело дыша.

– Это же малец Билла Проссера, – сказал Джон. – Присядь, парень. Что за черт тебя гнал?

– Наша Сара, – выпалил мальчик. – Ребенок…

Он поднял на Энн полные слез глаза.

– Вы придете, миссис? Придете?

– Разве за твоей сестрой ходит не старая Мэри?

– Старая Мэри меня к вам и прислала, миссис. Сказала, чтобы я вам передал, что ей нужна ваша помощь.

Бесс встала. Она заметила, как родители встревоженно переглянулись. Энн много раз помогала принимать роды, и все знали, как бережно она действует, но старая Мэри научила ее почти всему, что умела сама. Старуха, несомненно, была лучшей повитухой в Бэткоме. Если ей нужна была помощь, значит, дело и в самом деле плохо.

Энн поспешила в сыроварню и вернулась со своей сумкой. Взяла шерстяную шаль и протянула такую же Бесс.

– Идем со мной, – велела она и, почти вытолкнув мальчика обратно за порог, потащила его по дорожке.

– Скорее, Бесс! – крикнула она через плечо.

Девушка встряхнулась, пришла в себя и побежала следом.

Дом Проссеров, крепкий, с деревянными балками, стоял в конце главной улицы. Билл Проссер был торговцем и, в отличие от Джона, жил в собственном доме. Он не был ни огромным, ни роскошным, но бросавшиеся в глаза стоимость и качество материалов выдавали в нем жилище человека с достатком. В Бэткоме в последнее время и в самом деле появилось несколько таких жителей: торговцев, которые увидели в меняющихся временах возможность разбогатеть и улучшить свое положение. Многие из них, в том числе Проссер, добились такого успеха, что обзавелись не только деньгами, но и репутацией. В новом мире они считались не просто расчетливыми людьми, немногим лучше рыночных торгашей, просто продававших свои товары с большим размахом; теперь в них видели коммерсантов, людей сметливых, тех, кому предстоит сыграть важную роль в жизни, рождающейся из темных веков. Мистрис[3] Проссер полагала, что ее благополучие – целиком и полностью ее заслуга, поскольку она выбрала мужа за его выдающиеся качества и рассудительность, была ему хорошей женой, родила троих сыновей и трех дочерей (чудесным образом все они были до сих пор живы) и получила в награду благосостояние и положение в обществе, превосходившее все ее мечты. Она гордилась тем, что обставила дом лучшими и наимоднейшими вещами, вместе с тем, разумеется, не нарушая благочестивой умеренности. Осуществить это было непросто, тем более что товары ее мужа прибывали с дальних берегов: изысканнейшие вышивки, тончайшее полотно, прекраснейшее венецианское стекло и испанское серебро. Итог вышел поразительный, хотя несколько и посягающий на умеренность. Билл Проссер гордился своими достижениями и с радостью позволял жене украшать дом свидетельствами успеха. Еще большую радость ему доставляло то, что все его дочери удачно вышли замуж. И он, и мистрис Проссер прекрасно знали, что их зятья еще несколько лет назад были бы девочкам не по зубам. Но богатство укорачивает память света. Однако болезни и несчастью светские рамки нипочем. Как и крайне опасному делу деторождения.

Картина, которую застала Бесс в спальне молодой Сары, кричала о смятении и боли. Молодая женщина и года еще не пробыла замужем, когда вернулась в отцовский дом рожать. Мужчины с суровыми бледными лицами сидели в кухне, пока женщины суетились возле испуганной роженицы. Ее мать, старшая сестра и по крайней мере две тетки толкались у кровати. Сара казалась совсем ребенком, ее влажные волосы путались на подушке, лицо горело и блестело, тело словно сковало из-за раздутого живота. Комнату освещала лишь маленькая лампа и свеча, воздух был смраден и горяч. Бесс, когда за ней закрыли дверь, зажала рот рукой. Энн быстро прошла к окну и распахнула его.